Александр Майборода - Святополк Окаянный

Мутор пакостно засмеялся:

— Все мы одним мирром мазаны.

— Вот именно — одним мирром... — согласился Блуд и отправился на свой двор.

Нагие люди бесконечной вереницей спускаются по белоснежному полю к черно-стальной реке, подернутой прозрачным ледяным салом. Они молча проходят мимо него. И каждый из них заглядывает в его глаза. Их лица, почерневшие от холода, искажены в муке. Их рты замкнуты, но Владимир видит в глазах каждого из них немой вопрос: за что? За что утопил нас и заморозил?

Он знает, что им отвечать. За неверие, за поклонение идолам.

И мрачные тени бледнеют, но вместо них появляется другое лицо — окровавленное, с распластанным, как смеющийся рот, горлом. Рядом с ним детские лица. Владимир помнит его -варяг, которого с сыновьями он принес в жертву богу Перуну. В его глазах тот же вопрос. За что? За что меня убил?

И ему что ответить знает Владимир. За поклонение Христу!

Варяг исчезает. Но вот глядит в лицо всесильного Великого князя убитый им брат.

— Ты убил людей за то, что они верили в Христа. Ты утонил людей за то, что они не верили в Христа, а верили в своих богов. Так в кого веришь ты?

— Я верю в Христа! — твердо говорит Владимир, чувствуя, как по его жилам разливается холод. Холод смертельный и ужасный, и все его тело бьется в дрожи.

— А как же варяг? А как же тысячи христиан, которых ты убивал?

— Я ошибался.

— А множество жен?

— Я ошибался.

— А наложницы?

— Я ошибался.

— Ты лжешь!

Владимир чувствует, как его горло сжимает ледяная костлявая рука. Он царапает ее, но его ногти лишь бесполезно скользят. Ему душно, кровь стучит в висках.

А пустые глазницы холодно смотрят в лицо.

— Легко ли тебе умирать?

Владимир с трудом хрипит в ужасе:

— Я не хочу умирать! Я жить хочу!

Внезапно вместо мертвого лица он видит медленно кружащийся в водовороте потолок. В углу потолка, на тонкой серебристой нити, висит маленький паучок. Он висит над играющим огоньком лампады, рискуя сорваться в него каждую секунду. Владимир знает, что после этого произойдет, — паучок сгорит едва заметной искрой. Но паучок перебирает лапками, не зная, что смерть его близка.

Владимир вдруг понимает, что это вовсе не паучок играет со смертью, это он сам.

Он хрипит и с усилием приподнимается, чтобы остановить водоворот.

За окном ярко светит солнце. Сон прошел. Но холод таится под сердцем... Владимир чувствует себя нехорошо. Он не чувствовал боли, но ему казалось, что он задыхается и во всем его теле разлилась свинцовая слабость.

Но еще хуже стало, когда Владимир попытался встать с постели, его шатнуло, и он почувствовал, что его сердце бьется, как у загнанной лошади. Владимир обессиленно опустился обратно на постель.

«Нехорошо, — подумал он, — завтра войско должно выйти в поход».

Владимир вспомнил, что у него уже бывали подобные приступы, однако, как правило, такое случалось ранней весной, когда погода резко менялась. Но теперь же теплое, ласковое лето, и это обеспокоило его. Поэтому, как только появились слуги, он приказал позвать греческого лекаря.

Пока Владимира осторожно умывали, появился лекарь — сухой и длинный, как старый карагач.

Он долго осматривал князя: держал руку, прислонял ухо к груди, смотрел в глаза и даже заглядывал в рот.

Владимир смотрел на него хмуро, однако не гневался — лекаря легко прогнать, однако он предпоследняя надежда. Ибо последняя надежда — только Бог.

Во время осмотра в спальню зашла Предслава, которой уже сообщили о болезни отца. Увидев отца, лежавшего в постели с неестественно бледным лицом, она торопливо присела на край его постели и, взяв руку, поцеловала.

— Что с тобой, батюшка?

Владимир слабо улыбнулся:

— Приболел немного.

Повздыхав, лекарь доверительно говорил, что все болезни князя от возраста; и что ему уже нужен покой; и что ему не стоит идти в поход. Затем он сказал, что приготовит лекарство для князя, которое его скоро поднимет на ноги.

Однако, улучив момент, лекарь шепнул Предславе, чтобы та вышла с ним в коридор.

Когда они вышли в коридор, лекарь, опасливо оглядевшись, склонился к уху Предславы и тихо проговорил:

— Княжна, Владимир скоро умрет.

Предслава также тихо спросила:

— Неужели его нельзя вылечить?

Лекарь еще тише прошептал:

— Нет. Он отравлен ядом, против которого нет противоядия. Я могу только облегчить его муки.

Лекарь отвязал один из мешочков, висевших у него на поясе, и подал его Предславе:

— Это мак. Его отвар успокоит князя. Больше ничего сделать невозможно.

Предслава взяла мешочек и жестко пригрозила:

— Ты, лекарь, смотри, о том, что князь отравлен, молчи. Проговоришься — сама выпущу тебе живому кишки и на них повешу.

В глазах девушки мелькнул такой звериный отблеск, что лекарь мгновенно уверился в том, что она-то свое обещание сдержит, и потому испуганно отвел взгляд.

— А будешь молчать, как только князь умрет, отпущу тебя домой в Грецию. И золота дам столько, что жить будешь безбедно, — пообещала Предслава.

— Все сделаю, как велишь, княжна, — смущенно проговорил лекарь.

— Ну иди отсюда! — сурово сказала Предслава и вернулась в спальню князя.

В спальне она начала распоряжаться полной хозяйкой. Отдала служанкам лекарство и приказала приготовить питье. Затем сама поила отца приготовленным приятным питьем.

Под наркотическим воздействием снадобья его глаза начали закрываться, и он впал в дремоту.

Но Владимиру не пришлось долго дремать, так как в спальню вошли Добрыня и Борис. Они также уже получили известие о болезни князя, и их лица были обеспокоены. Но увидев князя, они пришли в еще большее смятение.

Борис шепотом спросил Предславу, что случилось с отцом.

Та также шепотом ответила, что князь сильно заболел.

Однако их разговор быстро прервался, так как князь открыл глаза и спросил:

— Кто пришел?

Добрыня сел на лавку у стены, а Борис присел на край постели и заботливо спросил:

— Как чувствуешь, батюшка. Тебе нездоровится?

— Что-то нехорошо мне стало, — проговорил Владимир и спросил: — Что у вас за вести?

Добрыня сообщил:

— Рано утром прибежал гонец из Белгорода, говорит, что лазутчики из печенежской орды сообщают, что печенеги собираются напасть на Киев, как только наша дружина выйдет в поход на Ярослава. Поэтому сейчас двигаться на Новгород нельзя.

Владимир, задыхаясь, выругался:

— Кто-то донес печенегам о наших планах!

— Что делать будем? — спросил Добрыня. — Ты заболел, нести войско не сможешь. Может, подождать, пока ты выздоровеешь?

Владимир, тяжело дыша, промолвил:

— Войско собрано, теперь назад хода нет. Но мы поступим хитро, нанесем удар по печенегам, а затем сразу же двинемся на Новгород. Я хотел взять Новгород с ходу, и поход на печенегов срывает этот план. Но, в сущности, ничего не меняется, наше войско сильнее, и новгородцев мы все равно побьем.