Кристиан Камерон - Тиран

Ведь, хоть это и невероятно, его изгнание из Афин устроила сама Афина, именно ради этого. Ему, конечно, лгали. Но теперь ему совершенно ясно — так ясно, словно Афина сама шепнула ему это, — что Ликург [60] Речь идет об афинском государственном деятеле и ораторе середины IV в. до н. э., а не о знаменитом спартанском законодателе. и его сторонники отправили его в Ольвию остановить Антипатра.

Да. Сладкие речи. Слова возникали в его сознании, словно кто-то их нашептывал, и он повторял их.

— Угроза со стороны македонцев объединит твой город, — сказал Киний и по лицу архонта увидел, что стрела попала в цель. — А царь может оказаться более надежным другом, чем ты думаешь, архонт. Мир на равнинах и больше зерна на наших кораблях.

Архонт хмыкнул.

— Сомневаюсь, чтобы разбойники могли спасти мой город, — сказал он, но подпер рукой подбородок и задумался. — Как только станет известно, что Антипатр приближается, город опустеет.

— Зимой не опустеет, — ответил Киний. — А к весне мы ценой небольших усилий создадим союз, который остановит македонцев на сакских равнинах.

В его голове рождались планы, готовые излиться в словах, если он разрешит, но он сдерживался.

Архонт покачал головой.

— Ты пьяней меня. — Он допил вино. — Ничто не остановит македонцев. Кому знать это, как не тебе? Ты сочиняешь прекрасный сон, и надо отдать тебе должное: македонская угроза прекратит разногласия в городе, словно по волшебству, но — нет. Нет, я пошлю тебя к Антипатру по суше — немедленно. Если ты верен мне, купи для меня мир. Ты знаешь этих людей. Ты можешь заставить их слушать.

— Едва ли, — ответил Киний. «Я их ненавижу», — неожиданно понял он. Он вспомнил, с каким пренебрежением в войске Александра относятся к грекам, вспомнил, как его обходили повышениями, как Македонец вышвырнул его из войска. Как будто все шрамы нарывали, и теперь вдруг эти нарывы прорвало. «Я их ненавижу».

— Я сделаю тебя богачом. Тебя сделали гражданином — ты знаешь? И избрали гиппархом. А ведь ты прожил здесь всего месяц. Конечно, я решил, что ты нацелился на мой венец. — Архонт поднял чашу. Кир наполнил ее. Другие рабы не показывались. — Мой отец был наемником. Я знаю, что да как. Ты не застанешь меня врасплох! — крикнул наконец архонт, вскочил и сердито посмотрел на Киния.

Киний не обратил внимания на страхи архонта.

— Что бы ты ни предложил македонцам, они придут, — сказал он с напускным терпением. — Антипатру нужны деньги и нужна война, чтобы держать в узде соперников. Спарту он все еще побаивается. Остаемся мы. Якобы легкая добыча. А власть над Эвксином укрепит власть Антипатра над Афинами — и над всей Грецией.

Архонт обеими руками потер лицо, как актер, удаляющий грим.

— Афины… да, Афины из которых тебя, предположительно, изгнали. Афины, которые, вероятно, послали тебя сюда. Мне на замену? Я всегда был верен Афинам.

Киний помолчал, как человек, который идет болотом и внезапно обнаруживает под ногами предательскую поверхность.

— Клянусь Зевсом, я здесь не для того, чтобы сместить тебя!

Но архонт не слушал.

— Я предложу стать зависимым от Македонии — править от ее имени. Платить налоги. Те, что плачу Афинам. И даже больше.

Киний посмотрел на него с отвращением.

— Архонт, если македонцы захватят город, они и так получат все. А мои источники сообщают, что Антипатр хочет войны. Ты слушаешь меня?

Архонт швырнул винную чашу на пол; золото зазвенело о камень.

— Со мной покончено, — сказал он. — Никто не может победить македонцев.

По мнению Киния — слова труса, хотя тот же довод он сам использовал в разговоре с царем. Но в устах архонта, пьяного и удрученного, эти слова были отвратительны.

За час он полностью переменил мнение. Страянка хочет воевать с македонцами. А архонт боится этого. Киний подумал: какой бог шептал мне на ухо, удержал на привязи мой язык? Я стал сторонником войны.

— Поговори с царем, — сказал он. — Он много знает.

— Проклятый разбойник, — ответил архонт, но его тон изменился. — Когда?

— Завтра. Царю нужно вернуться на равнины раньше, чем выпадет большой снег. Но он хочет союза, и ему есть что предложить.

Архонт сел.

— Я пьян, — сказал он. Встал. — Я был прав относительно тебя — ты опасный человек. — Он поправил на голове венец. — А чего хочешь ты? Денег? Власти? Возвращения в Афины? — Он взглянул на Киния. Если этот взгляд был задуман как грозный, внушить трепет архонту помешали пьяная речь и криво сидящий на голове венец. — Это все замыслы Афин, начальствующий над лошадьми? — Он слегка обмяк. — Неважно. Что хочешь, то со временем и получишь. Ты из таких. Но сейчас, кажется, тебе не нужен мой маленький венец. — Он улыбнулся. — А мне пока нужен. И твой царь разбойников — лучший способ сохранить его. Я повидаюсь с ним. Приведи его утром.

Киний осмелел.

— Обещай, что его жизни ничто не угрожает.

Архонт поднял бровь; он походил на старого сатира, разглядывающего юную деву в театре.

— Думаешь, я — угроза его жизни? — Он прошел мимо Киния, направляясь в свои покои. — Или твоей? — Голос его в тронном зале стихал. — Ты должен еще многое узнать о моем городе, афинянин.

На следующее утро на ребрах выступили синяки, на левой ноге, там, где сорвало кожу, алела длинная полоса; костяшки пальцев распухли, в них покалывало. Киний не мог припомнить, когда именно получил то или иное повреждение.

Ситалк натер его маслом, сделал растирание с травами и помог одеться. Филокл и Диодор тем временем спорили.

— Мы не уходим, — говорил Киний. — Вбейте это себе в головы. Он тиран. А тиран боится всех и каждого. Я жив. Давайте продолжать.

— Он убьет тебя. Убьет нас всех. — Диодор стоял подбоченясь. — Македонцы идут, а мы не можем доверять своему нанимателю. Уведи нас отсюда.

Филокл покачал головой.

— Теперь он доверяет Кинию.

Диодор в досаде воздел руки, словно призывая богов.

— Он никому не доверяет. Он тиран! Ну и пусть — мы тоже не можем доверять ему. Уведи нас!

Киний медленно поднялся и принял на плечи тяжесть доспехов. Одна из петель пришлась как раз на вчерашний синяк.

— Царь Ассагеты ждет в имении Гратиса. Через час соберутся двести городских всадников. Один намек на это послужит искрой, которая разожжет костер. Хочу, чтобы меня ясно поняли. Мы остаемся. Будем готовить город к борьбе. Если тебе это не по душе, разрешаю тебе уйти.

Диодор уронил руки вдоль тела.

— Ты знаешь, что я тебя не брошу, — сказал он с той же усталостью, какую чувствовал Киний. Потом глубоко вдохнул и спросил: — Киний, ты можешь объяснить мне, в чем дело? Почему ты рискуешь нашими жизнями в войне с македонцами?

Филокл стоял совершенно неподвижно, его голос прозвучал очень тихо: