Кристиан Камерон - Тиран

Киний покачал головой.

— Это все Клит. Я был удивлен не меньше других.

— Бесконечные преимущества благородного происхождения. — Мемнон плюнул. Выражение его лица под шлемом было не понять. — Антипатр действительно придет сюда весной?

Киний кивнул.

— Да. Правда.

— Значит, это не выдумка архонта, желающего сделать необходимым наше пребывание здесь еще в течение года? Истинная опасность? И ты будешь за него сражаться?

Большинство гоплитов наблюдали за ними.

— Да, — ответил Киний.

— Почему? Ты ведь из людей царя-мальчика.

Мемнон взял Киния за руку. Его ладонь была твердой, как железо, и он крепко сжимал руку Киния, словно хотел заставить его сказать правду.

— Наверное, так мне повелели боги.

Или женщина. Возможно, ее устами говорили боги. Или Афина. Или все вместе. Что нужно сразиться с македонцами, Киний понимал совершенно ясно. Такие откровения посылают боги.

Мемнон выпустил его руку.

— Я не почитаю богов, как следовало бы, — сказал он. — Но не прочь снова сразиться с македонцами.

Он повернулся и пошел, приминая последние травинки, которые раскачивались над снегом.

На солнце первые стебельки весенней травы, качавшиеся под северным ветром, казались тысячами манящих пальцев. Киний натянул узду, оглянулся на колонну, поднимавшуюся по гряде вдоль речного берега, и скользнул взглядом вниз по крутой дороге, за последние ряды колонны, за две повозки и ослов на поле у городских стен, где маршировали все городские гоплиты. Черный плащ Мемнона казался точкой в первом ряду. За полями, за скоплением людей на реке стоял город. Весеннее солнце пригревает, его чистый желтый свет позолотил мрамор храма Аполлона и зажег огнем статуи золотых дельфинов у порта. Отсюда крепость архонта за стенами казалась островом в пруду.

У межевой канавы Киний остановил колонну и помахал Никию. Тот поднес к губам трубу. Ветер донес резкие ноты, и длинная колонна собралась и сложилась в аккуратный ромб с Кинием в вершине.

Киний не скрывал довольной улыбки.

Он быстро провел строй по полям, принадлежащим Никомеду, потом приказал резко сменить направление, и строй повиновался — поворот получился неряшливый, но ромб тотчас собрался вновь, вопреки смятению; и каждый человек знал свое место. Киний поднял руку, и Никий протрубил остановку.

Киний сильно сжал коленями и пятками бока своего боевого коня, и тот вырвался из строя. Под мягким давлением конь, постепенно убыстряя бег до галопа, прошел по длинной дуге, так что Киний в поисках смятения, ошибки, смертоносной слабости проехал слева от ромба и вокруг него.

Он объехал весь строй и остановился лицом к нему.

— Труби — перестроиться по частям!

Многие начали движение раньше, чем пропела труба Никия. Дурная привычка, над этим придется поработать, но в целом маневр был выполнен неплохо. Вдоль дороги, идущей на север, построились четыре отряда, разделенные пространством шириной в четырех всадников.

Киний не скрывал, что доволен. Он подъехал к Диодору, сидевшему на коне перед отрядом, и они обменялись рукопожатием.

— Отлично проделано, — сказал Киний.

Диодор не часто улыбался, но на этот раз его губы готовы были разорваться.

Пока гоплиты поднимались от города и разворачивались вдоль дороги, Киний проехал вдоль рядов гиппеев, словно устраивая им смотр, но на самом деле поздравляя: начальников отрядов, гиперетов, отдельных воинов, которые выказали либо большие успехи, либо природное мастерство. В третьем отряде было собрано большинство недавних новобранцев Никия из Гераклеи, и Киний, проезжая мимо, приветствовал их — всего шесть человек, но их вновь приобретенный опыт уже начинал сказываться.

Потом он проехал к середине строя и откинулся назад, сидя на спине лошади — уловка детская, но полезная, когда обращаешься к войскам. Гоплиты сняли с плеч тяжелые щиты и поставили их краем на землю, потом уперли в землю древки копий и оперлись на них.

— Граждане Ольвии! — крикнул Киний. Лошади переступали с ноги на ногу, фыркали, натягивали уздечки, чтобы им разрешили щипать редкую траву, но горожане молчали, сохраняя неподвижность. С юга дул теплый ветер, сушил почву; солнце сверкало на бронзе, серебре и позолоте рядов.

Тишина длилась. Она обертывала их, осязаемая, как будто они сидели в коконе вечности. Именно такие мгновения старики вспоминают у костров — все происходящее словно было помещено в кристалл.

И неожиданно подготовленная речь показалась Кинию слабой, невыразительной. Они были великолепны: и гоплиты, и гиппеи. В глубине души он вознес молитву Афине и поднял руку, указывая на Ольвию.

— Вот ваш город. Здесь рядом с вами другие граждане — гоплиты и гиппеи. Здесь вы товарищи. Посмотрите на них. Посмотрите налево, направо. Это ваши братья.

Слова словно приходили из воздуха, и его голос повторял их в неестественной тишине.

— Война не за горами, — сказал Киний. Посмотрел на равнины на западе, словно там вот-вот появится войско Зоприона. — Судьба города в руках богов. Но и в ваших руках — в руках каждого из вас.

Он посмотрел вдоль рядов и понял, что не может совладать с голосом. В горле пересохло, глаза щипало, картина перед ним дрожала и растекалась, так что в рядах возникали большие пробелы — это Киний смотрел на них полными слез глазами. Он сидел спокойно, ожидая, пока это пройдет.

— Зоприон считает, что поход окончится быстро — легкой победой. А я считаю, что с помощью богов мы остановим его в степи и прогоним в Македонию. Поэтому вы посвятили всю зиму обучению. Поэтому стоите здесь, вместо того чтобы возделывать свои поля.

Тишина сохранялась, неподвижность тоже. Это устрашало. Степной ветер шевелил гриву коня, и Киний слышал, как трется волос о волос.

— Я служил македонцам, — сказал он наконец. — В Македонии говорят, что Греции конец. Что мы любим красоту больше, чем войну. Что мы изнежены. Что наше место — только в их империи.

Он возвысил голос.

— Но я скажу, что величайшая красота — служить вместе с товарищами, стоять с ними рядом, когда звенят щиты. — И, цитируя Поэта, продолжил: — Мои друзья, аргивяне, все и каждый, хорошие, плохие и ни те ни другие — сегодня, как вы все знаете, работы хватит на всех. Пусть никто из вас не обратится в бегство, устрашенный криками врага, но идите вперед и держите в сердце одно: да ниспошлет нам Зевс Олимпийский, повелитель молний, победу над врагами и позволит отогнать их от нашего города.

Знакомые слова — знаменитая речь Аякса, которую школьники учат наизусть, вызвала отклик, и все приветственно закричали, вначале гоплиты, затем все остальные; гоплиты ударяли копьями по щитам, а всадники — мечами по нагрудникам; зловещий звук, приветствие Аресу.