Кристиан Камерон - Тиран

— Не из-за уйти, — серьезно сказал Ателий. — Из-за ждать .

Он встряхнул узду, коснулся плетью бока лошади и исчез в траве, предоставив Кинию волноваться.

Когда колонна двинулась вперед, к Кинию подъехал Филокл.

— Что стряслось?

Киний небрежно махнул рукой.

— Наш скиф тревожится, потому что мы опаздываем.

— Гмм, — сказал спартанец. — Мы опаздываем. А госпожа не кажется мне начальником, который любит ждать.

Киний выехал из колонны, подозвал к себе Левкона и отдал несколько приказов, которые через два стадия заставили колонну перестроиться в противозасадную цепь. Когда неровная цепь стала двигаться правильно, Киний вернулся к Филоклу, который, как всегда, не принимал участия в маневре.

— Она поймет, что я запаздываю, — сказал Киний. — И царь тоже.

Спартанец поджал губы.

— Послушай, гиппарх. Если бы ты ждал ее, а она две недели натаскивала свою конницу…

Он приподнял бровь.

Киний наблюдал за строем, который продолжал продвигаться правильно.

— Я не…

— Ты не думаешь о ней как об обычном военачальнике. Ты думаешь о ней как о греческой девушке, умеющей ездить верхом. Пора с этим покончить, братец. Она не потерпит, чтобы ее воины две недели насмехались над ней из-за того, что она ждет, как кобыла в течке — жеребца, — вот мое предположение. Вспомни, как ты сам переносишь наши насмешки.

Левое крыло строя начала отставать: молодые всадники болтали на ходу. Двигаться так, чтобы между лошадьми всегда оставалось одинаковое расстояние, — нужно учиться долго. Строй начал распадаться.

— СТОЙ! — взревел Киний. А Филоклу сказал: — Она может даже не хотеть меня.

Спартанец не мигнул.

— Это совсем другая печаль — но если бы она не хотела тебя, вероятно, Ателий так не тревожился бы.

Киний наблюдал, как фланги цепи стягиваются к центру.

— Я всегда высоко ценю твои советы.

Филокл кивнул.

— Извинись перед нею так, как извинился бы перед мужчиной.

Киний почесал бороду.

— Пинай меня, когда я что-нибудь делаю не так.

И он отправился к старшим отрядов, чтобы обсудить маневр.

Первых лазутчиков они заметили в середине утра — темные фигуры кентавров на горизонте исчезали в один удар копыт. Лагерь нашли днем, как и предсказывал Ателий. При виде повозок внутри у Киния все перевернулось, и он так стиснул ногами бока лошади, что та нервно заплясала. На краю лагеря видны были несколько всадников, а на берегу реки собирался конный отряд.

Всадники галопом направились к ним — два молодых человека, великолепные в красной коже и сверкающих на солнце золотых украшениях; они неслись к голове колонны, махали руками и кричали. И остановили лошадей у самого края воды.

Киний провел свою колонну по высокой траве к лагерю и приказал остановиться. Сидел в голове колонны и чувствовал себя глупо, не зная, что делать дальше. Он полагал, что она выйдет навстречу ему. А увидел нечто вроде соревнования в стрельбе из лука.

— Стреляют из луков, — сказал рядом с ним Ателий. — Госпожа следующая. Видишь?

Киний видел. Как он может проглядеть ее? Страянка с луком в руках сидела на серой кобыле у самого края воды; она скинула куртку с плеча, подставив теплому весеннему солнцу одну обнаженную грудь, рукава отброшены назад, одно плечо голое до золотого ожерелья на шее. Волосы заплетены в две тяжелые косы. Когда она повернула голову, Киний увидел ее брови и выражение лица.

Так вот какая она на самом деле, подумал он. Да.

— Жди здесь, — сказал он Никию. Знаком попросил Ателия сопровождать его, коснулся коня плетью — ее плетью — и поскакал к ней по траве.

Стрелял мужчина. Когда Киний натянул узду, этот мужчина пустил лошадь вначале шагом, потом галопом по плоской, заросшей травой площадке у самой реки. Он склонился к шее лошади и выпустил стрелу в пучок травы. В его пальцах появилась вторая стрела, и он выстрелил в упор, так сильно наклонившись на лошади, что наконечник стрелы едва не коснулся цели; всадник пронесся мимо, повернул лошадь, уже наложив на тетиву третью стрелу, и одним гибким движением натянул лук и выстрелил. Последняя стрела на мгновение черной полоской повисла в воздухе и вонзилась в землю в ладони за мишенью. Остальные саки кричали и приветствовали стрелявшего.

Киний посмотрел на Страянку. Она сделала глубокий вдох, все ее тело сосредоточилось на цели, как охотничий пес — на раненом олене. «Как перед мужчиной», — сказал Филокл. Обнаженная грудь и линия мускулистого плеча до самой шеи — точно у Артемиды работы Фидия, но афинский ваятель никогда не видел на женском лице такого выражения — сосредоточенной целеустремленности.

Киний молчал.

Не глядя по сторонам, Страянка пятками коснулась боков лошади, и та с места пошла галопом. Первая стрела взвилась в воздух одновременно с первым прыжком лошади. В руке, натягивавшей тетиву, Страянка держала еще три стрелы; как фокусник, перебросила одну из них, натянула лук и выстрелила, наклонившись к самой цели, как мужчина до нее; она висела на лошади под немыслимым углом, косы вились за головой, на руках от усилий взбухали мышцы, а бедра и ноги слились с лошадью в единое целое.

Киний затаил дыхание.

Она наложила на тетиву последнюю стрелу и повернулась с такой стремительностью, что торс словно вращался сам по себе; снова выстрелила, и ее стрела оставалась невидимой, пока не пронзила травяную цель. Под приветственные крики Страянка извлекла из горита пятую стрелу, снова повернулась и выпустила ее; тело Страянки устремилось вверх, как у жрицы, молящейся Аполлону, стрела взвилась в голубое небо и зависла на вершине дуги, словно подхваченная рукой бога, прежде чем упасть к земле и пронзить пучок травы. Еще прежде чем стрела попала в цель, Страянка осадила лошадь и повернулась под восторженные крики сакских воинов и греков, стоявших выше по берегу.

Крики не стихали, хотя собралось не больше пятидесяти человек, слышались высокие голоса женщин и мужские басы. Несколько человек вышли вперед, приветственно поднимая руки, поздравляя, а пожилая женщина, трубач Страянки, подъехала и обняла ее.

Страянка отдала ей лук, повернулась, сунула руку в рукав и надела куртку на плечо. Потом — без оружия — поехала к Кинию.

Он, точно вежливый гость на симпосии, продолжал криками выражать свое восхищение. У него за спиной кричали другие жители Ольвии.

Но когда она подъехала ближе, Киний замолчал. Брови у нее такие, какими он их помнит, нос длинный, греческий, лоб чистый и высокий. Но как он мог забыть, какие у нее огромные глаза? И черные точки в их темной лазури?

Киний не знал, что сказать. Но он должен был сказать что-нибудь.

— Передай, что я не видал лучшей стрельбы.

Голос его звучал чисто и сильно. А он удивлялся, что вообще сумел заговорить.