Виктор Алексеев - Соперник Византии

А подавляющая часть византийских императоров умирала не своей смертью. То же самое случилось и с императором Иоанном Цимисхием. Он был отравлен. И сделал это его самый близкий человек, доверенный охранник и советник Проэдр, паракимомен Василий. На совести этого человека уже было много убийств и соучастий в убийстве, но мечта его, цель его, к которой он всю жизнь стремился, переступая все пороги, не дозволенные ни Богом, ни человечеством, так и не улыбнулась ему. Даже любовь к блуднице Феофано, матери двух наследников императора Романа, тайно гуляющей в таверне отца под собственным именем Анастасии, не удалась. И не потому, что он не смог бы это сделать, а потому что ему не хватало влияния и силы императора. Он был незаконным сыном императора Льва Капонина, но император умышленно кастрировал его, чтобы Василий никогда не претендовал на трон. Однако последующая жизнь несчастного, вопреки всему, была нацелена на захват власти. Но этого так и не случилось.

Возвращаясь из Сирии, император Цимисхий в кругу военачальников неосторожно высказал свое мнение о Василии и упрекнул его в воровстве казны, обогащении в то время, как Византии необходимы были средства для ведения войны в Европе и Азии. И тем самым подписал себе смертный приговор. Уже недалеко от столицы Цимисхий выпил бокал вина, в который Василий высыпал яд, а в Константинополе умер от отравления.. Но как бы ни подкупал, как бы ни тратил огромные средства проэдр на членов синклита и дары патриарху, императорами остались только два наследника, сыновья Романа и Феофано и внуки Константина Багрянородного - Василий и Константин. Константин был разгульным юношем, весь в отца и мать, и мало интересовался делами империи, Василий же все время посвящал богословию и объявлял всем, что хочет стать монахом. Но как только вступил во власть, тут же выслал постаревшего проэдра Василия в его имение в Дризу, где «нечаянно» старика разорвали бродячие собаки. А молодой император даже ничуть не удивился, сказав: «Ну что ж, видел Бог, что он всю жизнь прожил как бешеная собака», и по-латински добавил: «Собаке - собачья смерть». Мать свою, вернувшуюся из Армении, наполненную грандиозными планами и мечтами, пытавшуюся поручить вместо непутевых сыновей, Василий встретил сдержанно. И как только она посмела указывать сыну, поучать его, советовать, удалил от себя, наказав не лезть больше в государственные дела, а заниматься чисто женскими и хозяйственными. Василий хорошо знал интриги двора, участие в них его матери и проэдра Василия, стал достойным преемником своего деда Константина Багрянородного, подавил мятежи полководцев Варда Склира и Варда Фоки, отдал замуж свою любимую сестру Анну за русского князя Владимира Красное Солнышко, тем самым способствовал и поощрил принятие христианства на Руси и остался в мировой истории под прозвищем Василия Болгаробойца, которое получил за очередной разгром Болгарии.

Весна на юг пришла серой, мрачной, с обильными дождями. Море еще холодно шевелило свое тело, будто обиженное чем-то, иногда вдруг возбуждалось и с яростью бросалось на берег. Но на земле было тихо, успокоенно, деревья как бы проснулись, выставив напоказ различные по величине и цвету, как веснушки, нежные почки, и они за считанные дни вдруг превращались в лапки, бутоны, стрелки, сверкая яркой молодой зеленью. Несмотря на пасмурное небо и бесконечные дожди, когда солнце, не успев появиться на горизонте и чуточку осветить остров Айферия, тут же пряталось за бесконечными движущимися мраморными облаками, все же теплом насыщало землю. На север, в родные края потянулись стаи птиц. Их стремительному движению, остроконечному четкому строю позавидовал бы опытный стратиг, а головному вожаку, движущемуся по невидимой дороге и непонятным законам воздухоплавания, покорялись тысячи километров, приближая к заветной цели - к дому, к хозяйству, заботе о новом поколении. Так крупной вязаной цепью проплывали лебеди, гуси, журавли и утки, а мелкими черными штрихами грачи и дрозды.

Войско Святослава готовилось к походу. Чинились, смолились лодии, укреплялись после долгой стоянки на берегу, штопались снасти, чистилось оружие, готовились запасы на длительный переход вначале по морю, а потом по Днепру до острова Святого Григория и порогов на Русь. Вообще остров Святого Григория считался территорией Древней Руси. Здесь обычно останавливались купцы и дружины, охранявшие их, после преодоления порогов, но территория обеих берегов Днепра считалась землей печенегов. И чаще всего у порогов, когда необходимо было выволакивать лодьи на берег, случались нападения печенегов с целью грабежа. Ныне, имея небольшую дружину, Святослав надеялся на слово императора и на прибытие свежего войска. Всю длинную зиму войско жило в полуголодном режиме, ибо за голову лошади, чтобы сварить похлебку для дружины, платили по гривне, а за зерно, что бросалось в похлебку, по полгривны за куль. К весне стало жить легче, уходили в лиман, рыбачили в море. Плохо стали посещать таверну, и старый еврей, качая головой, повторял: «Голь лапотная!» или «Лапотки-отопочки».

Святослав ждал прибытия разбойников в количестве около тысячи человек, сэкономил и приготовил оплату наемникам в кожаном мешке с дирхемами и греческими монетами времен Никифора Фоки, естественно, полузолотыми. Но все сроки прибытия разбойников из Тевдерской Косы кончились, и он получает известие, что они отказались от присоединения к его войску и сами решили идти на грабеж к побережью Фракии. Разбойники были свободными людьми и вправе были принимать или отвергать любые решения. Деньги, оставшиеся у Святослава, были отданы дружине в качестве платы за службу и с предложением кое-что купить на дорогу: вино, сало, муку. Дружинники снова стали заглядывать в таверну, и старый разбойник-еврей Андрос приветствовал их, похлопывая по плечу. «Испей напиток Ахиллеса и возроди дух воина», - говорил он, показывая на красное, как кровь, вино, естественно, местное грожджево. Воины иногда заходили и в храм Ахиллеса, где по-прежнему пели старцы, прославляя забытые времена и забытых героев. Чаще всего здесь появлялся Шивон, высокий, с гордо поднятой головой, на которой красовался золоченный с гребнем шлем Куркуаса, который, в сочетании с армянской накидкой, желтыми шароварами в лаптях и онучках явно выказывал сходство с деревенским петухом, но более матерым и задиристым. Он гордо именовал себя боярином по праву, данному ему Святославом за разгром греческой артиллерии. Теперь в друзьях у него был сотник Кол, которого он хитростью, угощениями и лестью привлек к себе, памятуя о колкости его и злоязычии. Зачем ему, герою, недостойные шутки? Вначале по обычаю и привычке Шивона они с Колом заходили в храм послушать старцев. Их, как всегда, было трое, они хорошо знали славянский, но пели и по-гречески, и по-болгарски. Трудно было сказать, какой они национальности, но по говору, привычкам и именам походили на греков. Появились они на острове лет двадцать назад из Константинополя, где, по их рассказам, выступали в театрах и порой, надев маски, изображали богов и смертных, справедливых богов и мерзких смертных. Но такие представления случались редко, чаще всего по праздникам не христианским, а языческим, только им самим известным. Шивон знал их хорошо, да и они уважали вожака разбойников - старшину, который почитал их искусство и достойно оплачивал его. Они вошли с Колом, и Шивон сразу подошел к старцам: