Виктор Алексеев - Соперник Византии

- Ты, Сфандра, что-то двусмысленно о Малуше вещала. Так говори мне откровенно, без намеков и хулы.

- А что, матушка, говорить тебе, али ты сама не видишь, - раскрылась вещунья, - Малуша непраздна!

- А ты небось знаешь, и от кого?

- А как не знаю, если все знают? Чего скрывать, матушка, чего не скроешь. От князя.

- А ты как, в щелку смотрела?

Сфандра развела руками:

- Чего, матушка, смотреть-то, коль все видно. Только тебе да Преславе не ведомо. Князь уж год как приласкивает Малушу.

- А тебе только и надо, чтоб почесать язык. Запомни, если еще раз прознаю, что ты распустила свое помело, без того и останешься. А потом велю тебя в прорубь.

Сфандра упала на колени и взмолилась не к Ольге, а заприметив икону в дальнем углу:

- Матерь Божия! Спаси и сохрани! Не дай сгинуть за правду сущую!

А потом к Ольге:

- Матушка, не без греха я. Но желаю тебе только добра. Чтобы не ухмылялись прочие, что не ведома ты. Да еще скажу, что Малуша веру свою прячет. Ни в Божию церковь не ходит, ни на капище. Нет у нее в каморе ни образа Христа, нет и Сварога, и Велеса, и Рода нет. А молится кому - неизвестно. Только свечи зажигает семь штук.

Ольга задумалась, отложила вязание, что держала в руках, прошла в комнату из светлицы, вернулась с денежкой и положила на стол.

- Вот в этом ты мне подсобила. Возьми полушку и держи свой язык за зубами. Иначе я свершу, что сказала. А теперь ступай!

Княгиня резко схватила колокольчик:

- Малушу ко мне. Сию пору!

Малуша стояла перед княгиней, стройная, как тополек, кареглазая, с черными бровями вразлет и толстой светлой косой через грудь до пояса, но с тревожным ожиданием в глазах. В такие часы княгиня никогда ее не звала. Ольга даже залюбовалась ею, вспомнив, какова была сама. И подумала: что ж это я, старая ворона, проворонила такую красавицу, держала под боком, рядом с молодым сыном. Но грозно сказала:

- Что же ты, поганица, свершила? Как ты смела увлечь Великого князя в свои сети? Небось княгиней захотела стать?

Малуша так и рухнула на колени и возопила:

- Не виновата я, матушка, не виновата! Он взял меня и насытил меня, не виновна я, княгиня, не виновна!

- Небось сама любила? - с вызовом спросила Ольга.

- Любила и люблю, но не виновна!

Она действительно полюбила князя, но скрытой духовной тайной, а вот надо же теперь открывать эту тайну и ждать наказания за нее.

- А ты не знала, что у князя есть законная жена и двое детей? Да как ты себе это позволила?

- Да я бы никогда это не позволила, это он позволил.

- А ведь ты только что сказала, что любила его?

- И люблю! - твердо ответила она. Вдруг встала с колен, тыльным рукавом вытерла слезы, поправила платье и гордо заявила:

- Любила и люблю! Вели меня, матушка, в прорубь!

- Ах ты, поганка, я ребенка моего сына велю в прорубь?

Такого оборота дела Ольга просто не ожидала, но и такого противостояния тоже. Теперь перед ней стояла не жалкая рабыня, послушная и готовая угождать, а женщина, которая ради своей любви готова на жертву. Княгиня подошла к окну и, глядя на холм, где высился бог Сварог рядом с Перуном и Макошью, подумала, что во всем виноваты они, разрешившие мужам иметь по несколько женщин. Таков и ее сын, неразборчив и своеволен. Но надо придумать такое, чтобы Малуша не совершила необдуманный поступок и не сгубила себя с ребенком. И выяснить надо еще одно.

- Какому богу молишься? - после продолжительного молчания спросила Ольга. Малуша молчала, теребя концы косы.

- Какому богу молишься? - снова спросила княгиня.

- Мне, рабыне Божьей, - молвила она, - не дозволено произносить имя Божье всуе.

- Ну что ж, тогда иди и ждй моего решения.

Как только ушла Малуша, княгиня вызвала дворского:

- Разыщи Доброту [95] Доброта уже во времена Владимира Красное Солнышко прозывался Добрыней. , что брат Малуши, и зови ко мне.

Как только появился Доброта, княгиня подошла к нему близко и, глядя в глаза, спросила:

- Какому Богу молишься, сотник?

- Как какому, кому все: Сварогу, Велесу, Макоши...

- А какому богу молится Малуша?

- Как какому, тем же... - Доброта замялся и добавил: - В детстве она была девчонкой в себе, тихая, такая ласковая, на молебны всякие не ходила, капища боялась... А что?

- Ничего, - резко оборвала княгиня. - А почему ты, княжий раб, не сказал мне, что сестра твоя непраздна от князя?

Доброта разинул рот, развел руками и опустился на колени:

- Не ведал, матушка! Откуда мне ведать, коль все время при деле. И она ничего не говорила. Видимся недолго, и я ничего не заметил.

Княгиня махнула рукой:

- Куда уж тебе заметить. Вы видите тогда, когда пузо на нос полезет. Так вот, Доброта, завтра на моей старой повозке повезешь сестру свою в мой домен, в Ботутину Весь, что на реке Череха.

Ольга подошла к столу, подвинула к себе накрахмаленную салфетку, взяла кисточку, макнула в краску, что помещалась в квадратном сосуде, и аккуратно вывела три слова: «Ботутино, Малуше, Ольга».

Сложила салфетку и вручила Доброте:

- Передай старейшему Хвору, что я отдаю село на кормление Малуше. А тебя зарекаю - родит Малуша кого, княгиню али князя, тут же вестовым доложить мне. За жизнь княжеского дитя отвечаешь ты головой. Ты понял, Доброта, что я тебе доверила, али повторить?

- Я все понял, государыня.

- А теперь ступай, и чтоб завтра вас здесь не было!

Святослав вошел к матери со словами:

- Я всегда понимал, что христиане только на словах благодетели. А на деле они коварны и лукавы... Ты со своей христианской добродетелью, а по сути глупостью, хочешь заставить меня лишиться собственного ребенка. Ты куда отправила Малушу, куда спрятала?

Святослав выглядел решительным и настойчивым. Ольга выпрямилась от шитья и, глядя на сына, осуждающе сказала:

- Это что? Вместо приветствия матери ты пришел с хулой?

- Не с хулой, просто ведомо мне знать, куда ты отправила Малушу.

Ольга подошла к окну, и снова в глаза бросился идол Сва-рога, которого она уже принимала как чучело, как выставленное людское пугало.

- Так что же такое христианская глупость? - задумчиво сказала она. - То, что я оберегаю твое княжеское имя от людского злословия? Мой сын, Великий князь Руси, должен быть почитаем и смердами, и холопами, и рабами, а особо людьми именитыми. Ты на виду у всех. Ты - закон и порядок! И, глядя на своего князя, будут они заводить в свою семью наложниц? Но, пока я жива, буду блюсти твою честь и свою.

Ольга отвернулась от окна с видом идола и продолжила:

- Малуша из моей челяди, а захотела стать княгиней. А сам ты думал, что творил? И это рядом с Прекрасой и сыновьями своими? Уж если ты язычник, то заводи себе наложниц не в княжеском доме на погляд всем. И будет она тут пребывать со своим пузом на срам божий. И будут люди злословить на род княжеский.