Виктор Алексеев - Соперник Византии

- Лев, - обратился он к друнгарию флота, - как ты думаешь, если бы я не подписал договор, а силой оружия вынудил русов уходить из Доростола, как бы ты повел бой с этими лодиями?

- Ну, на этот счет у нас есть богатый опыт: мы просто подожгли бы их. Так мы поступали с дромитами [174] Дромиты - обитатели Белобережья, разбойники. , с лодиями Игоря, с арабами-сарацинами при взятии Крита императором Никифором.

Упоминание императора Никифора Фоки всегда вызывало у Цимисхия чувство неприязни, отвращения, потому он презрительно скривил лицо.

- А что бы ты делал с новым ковчегом, с этим сюрпризом-крепостью, что появилась после кораблей русов?

Друнгарий Лев несколько задумался, потом ответил:

- Это громадное сооружение, похожее на крепость, хорошо при тихой речной воде, но совершенно бесполезно в море. У него большая площадь для удара волны. Она повалит это сооружение даже при не очень высокой волне.

- Я не спрашиваю о мореходных качествах этого урода. Я спрашиваю, как бы ты вел себя в этом бою?

- Все корабли деревянные, я попытался бы поджечь его.

Цимисхию уже доложили, что произошло при выходе крепости в открытое море. Загорелась корма драмона, с трудом потушили пожар. Теперь он вспомнил и догадался, почему так скоро сгорели все метательные машины Куркуаса.

- Ну, положим, - продолжил император, - триера или драмой должны подойти к уроду на определенное расстояние, чтобы поджечь его. Палуба обстреливается из амбразур крепости, а при приближении корабля сверху летят скифские горшки. Исход известен. Так мы теряем половину флота, а может быть, и весь.

Лев сидел бледный и лихорадочно думал о том, зачем императору понадобился этот разговор, ведь все обошлось благополучно, без боя. Или это намек на отставку? Лев был старейшим и опытным флотоводцем, хорошо знающим свое дело, Черное и Средиземное моря, участвовал во многих морских сражениях. Он жил флотом и сторонился сухопутных военачальников, связанных между собой тонкой нитью ненависти к предыдущему императору. Его подозревали в тайной симпатии к Никифору Фоке и дружбе с поэтом Геометром, назвавшим любовницу Цимисхия, бывшую императрицу Феофано, гетерой-блудницей. Он ожидал, что сейчас последует упрек в том, что его корабли пропустили русов при добыче продовольствия, но разговор обернулся неожиданной претензией императора:

- Мне стало известно, - сказал он, - что ты осудил мой договор с варварами и хвалился тем, что, как только русы появятся на реке, ты сожжешь, уничтожишь их. Так вот, не ты, а они могли бы уничтожить наш флот.

Лев сделал круглые глаза и побледнел еще пуще.

- Базилевс! Клянусь на духу, как перед Святой Софией, -он стал оглядывать всех военачальников, и на его бледном лице стали появляться красные пятна, - я ничего никому не говорил о договоре. Это наглая ложь!

Цимисхий знал, что это ложь, потому что сам придумал ее. Но для него было главным создать впечатление, что он и только он мог поступить так благоразумно и стратегически верно. Цимисхий вдруг доброжелательно улыбнулся:

- Я тоже не поверил. Откуда ты мог знать там, на корабле, о договоре? Лучше скажи, мой драмой готов?

- Да, базилевс. Он всегда готов!

- Сегодня же отправишь судно в Константинополь, передашь письмо императрице и поручение Василию, чтобы столица готовилась к триумфальной встрече императора, - и он жестом показал на всех военачальников, - и его доблестных воинов! Итак, с победой вас!

- Да здравствует базилевс!

- Да здравствует император!

Ветер лениво дул в паруса. Иногда он просто забывал этим заниматься, и тогда они просто повисали на мачтах, будто небрежно кинутые на них тряпки. Приходилось садиться за весла и грести, чтобы не стоять на месте, а двигаться к устью Днепра. Жаркое, трудное, с большими потерями, полуголодное лето подходило к концу, Святослав надеялся на то, что греки уладят взаимоотношения с печенегами, договорятся, и печенеги пропустят его с остатками войск на Русь. Но все складывалось иначе. То ли они не договорились, то ли греки вновь проявили свое коварство, но ситуация в районе Днепра оказалась не в пользу русов. Три лодии, что Святослав за трое суток отправил к Днепру, вернулись назад, все утыканные печенежскими стрелами, с ранеными воинами. Доложили, что оба берега реки плотно заняты печенегами, у них появились даже лодки, которые загораживали проход к речным островам. Поначалу Святослав решил пробиться сквозь заграждения с боем, но потом передумал. С горсткой воинов, а их действительно осталось мало, нужна конница, которая очистила бы берега у порогов, иначе они там все лягут. И еще на решение повернуть назад повлиял сон, или наваждение, которое он увидел, решив отдохнуть и полежать после тяжелой гребной работы.

Сад. Удивительные строения. Ротонда, внутри которой кто-то ходит. Святослав приглядывается - это женщина. Она закутана в материю, а рядом с ней седой человек, тоже в необычной одежде. Человек что-то бормочет, протягивает руки к воде и будто гладит ее, а женщина, наклонив голову, слушает. Потом по его знаку поднимается и подходит к небольшому бассейну, присаживается, опускает руку в воду, и он видит, как зарябила вода, и рисунок становится нечетким. Она проводит рукой по лицу, из-под платка появляется красный шрам, потом глаза, нос, волосы, и он видит Манфред. Она наклоняется еще более к воде и тихо, будто только на ухо, говорит:

- Наконец. Я вижу тебя, Святослав. Ты здоров. Ты отдыхаешь?

- Да, - отвечает он, не веря, что видит Манфред, - устал.

- Ты видишь мою сестру-звездочку? На корме.

- Вижу, - отвечает он.

- Каким цветом горит она?

- Красным, потухла, теперь снова красным.

- Остановись и не ходи более этой дорогой. Впереди смерть твоя и твоей дружины.

Вода зарябила, все смешалось, он услышал голоса, звуки железных уключин и ровную команду кормчего. Открыл глаза, никакой звездочки на корме не было... Ничего того, что он видел, не было. Было море, уходящее на покой солнце и плеск воды за бортом. Первая мысль, мелькнувшая в голове, - она жива! Сердце защемило так, как никогда. Это было единственное существо, которое ему дорого, как ничто иное, это была единственная женщина, которая всегда, при любых обстоятельствах влекла к себе, это была другая половина его, которая готова была в любую минуту пожертвовать собой ради него. Он застонал, закрыл ладонями лицо, чтобы еще раз увидеть ее или хотя бы вернуть мысленно образ, запечатленный в голове, но голос рядом потревожил его желания.

- Тебе нехорошо, князь? - спросил Волк, лежащий рядом с ним.