Сергей Житомирский - Ромул

Рея молчала со скучающим видом, Амулий начал злиться.

— Учти, — он повысил голос, — я ведь могу и исполнить закон! И даже если смягчу наказание, например, изгоню из пределов царства, это будет немногим лучше — запятнанную изменой Весте вряд ли где-нибудь примут, а женщину, лишённую защиты, любой сможет сделать рабыней.

— Не пугай меня, — ответила Рея, и он встретил тот же упрямый взгляд, какой она бросила ему девочкой. Только на этот раз в нём не было страха: после той первой ночи в дровяном складе она уже пережила угрозу близкой смерти и теперь ничего не боялась. — Неужели ты думаешь, что побывав в объятиях бога, я позволю тронуть себя мужчине? Не надейся, проще меня казнить.

Царь поднялся и, едва сдерживая крик, медленно произнёс:

— Сейчас ты вынесла себе приговор.

На другой день Амулий вызвал Аррунта и рассказал о своих сомнениях. Вина Реи несомненна, наказание законно, но что случится, если при этом будет обижен какой-нибудь бог? Как всё же узнать волю богов, ведь дело касается особы царской крови? Аррунт, подумав, предложил:

— Мы, этруски, такие сомнения доверяем Тиберину, богу Реки. Среди богов он слывёт образцом справедливости. Судья, не уверенный в законности приговора, отдаёт его выполнение Тиберину. Преступника бросают в Тибр, и бог поступает с ним по своему усмотрению.

— Но тогда, — возразил Амулий, — получается, что шансы выжить больше у того, кто умеет плавать.

— Река своенравна, государь. Её течение непостоянно, в ней много перекатов, есть водовороты, способные утащить на глубину даже хорошего пловца. Тиберин может утопить осуждённого или выбросить на берег, населённый врагами, а может и принести в объятия друзей. Но мы за это уже не в ответе.

— Но ведь бывает, тонут и случайные люди?

— Конечно, — согласился Аррунт, — чтобы судить, Тиберин должен знать о деле и получить жертву. Поэтому выполняется особый обряд.

— Понятно, — кивнул Амулий. — Что ж, возможно, тебе скоро придётся его вспомнить.

Осенний дождь шуршал по крыше угловой комнаты дома Нумитора, где он сидел за вином с Люцием и заезжим гостем. Виновником встречи был Агис — молодой купец из Кум, осевший в Габиях. Приехав в Альбу по делам, он, как обычно, решил навестить старшего царя. Сын латинянки и грека, весёлый остряк появился в Альбе около года назад и быстро стал всеобщим любимцем. Презрев моду отцов, он не носил бороды, но не стриг длинные мягкие волосы, которые словно светлой рамкой окружали его загорелое лицо. Он часто приезжал в город с образцами товаров: дорогой посудой — этрусской, матово-чёрной из Клузия и красной из Арреция, расписной греческой и даже стеклянной карфагенской. У него можно было заказать не только духи и украшения, но необходимые в хозяйстве железо и бронзу. Взамен он брал местные изделия из кожи и лесной мёд. Обязательность и честность позволили ему стать главным поставщиком многих семей.

Разговор шёл о Рее Сильвии. В Верхней крепости внимательно следили за жизнью принцессы, ожидавшей своей участи в тюремной башне. Среди людей Амулия многие сочувствовали Рее, и то, что царь предпочёл бы держать в тайне, быстро становилось известным. Весть о том, что Амулий склонился к суду Тиберина, обрадовала Нумитора — это был шанс спасти дочь. Люций только вчера вернулся из Лавиния, где ему удалось уговорить жрицу храма Венеры Марцию принять Рею. Этому помог дорогой подарок и переданная посланцем просьба Порции.

— А ребёнок? — спросил Агис.

— Ребёнка мы скорее всего потеряем, — вздохнул Нумитор. — Девочку Амулий, возможно, не тронет, но парня уничтожит обязательно. Я уверен, что это он отравил моих мальчиков. Не могу понять, за что он так возненавидел мой род.

Агис подпёр кулаком подбородок и предложил:

— Я довольно богат и мог бы попробовать подкупить кого-то из людей Амулия.

— Не делай этого, — возразил Люций. — Если Амулий узнает, то утроит осторожность, и наши планы рухнут. Пусть лучше считает, что мы ни на что не способны.

Рея очнулась с криком: «Где мои дети? Я родила двух мальчиков, где они?»

— Они родились неживыми, — сказала старуха.

— Нет! Они кричали, я слышала!

— Ты слишком молода, чтобы произвести на свет сразу двоих, да таких огромных. Они умерли вскоре после рождения.

— Ложь! Принеси мне сыновей!

Рея кричала до изнеможения. Её заперли и оставили одну.

Тогда же недалеко от камеры обездоленной матери вернувшийся с Тибра командир десятки воинов Сервий докладывал царю Амулию о выполнении приказа. Людей Нумитора разведчики Сервия не заметили. Закрытая циста — обшитая кожей корзинка — после жертвы и этрусской молитвы была брошена в реку. Течение подхватило её, понесло на камни, и она быстро скрылась в волнах.

— Разбилась, утонула? — спросил Амулий.

— Да, государь, у камней вода так и кипела. Вряд ли циста могла проскочить между ними.

— Что ж, Тиберин сказал своё слово. Иди, ты получишь награду.

На третий день после родов, как думала Рея, последний в её жизни, у неё уже не было сил ни кричать, ни двигаться. Утром служанка одела её в чистое, потом пришёл Гней, злой и суровый, явно недовольный возложенной на него ролью, и вывел Рею во двор. Узницу ждали десять конников, вооружённых луками и мечами. Гней сел на своего коня, двое воинов посадили Рею за его спиной, она сморщилась от боли, но промолчала. Гней сложил её руки у себя на поясе и связал их так, чтобы принцесса не смогла упасть, затем кавалькада медленно двинулась в путь. Они миновали ворота и толпу молчаливых альбанцев, которые пришли проводить её, проехали мимо озера через Ференту вдоль речки Аллии и попали на лесную тропу.

На первой же поляне Гней объявил привал. Он развязал пленнице руки, велел посадить её на подушку, дать немного вина, хлеба и яблок. Рея грелась на осеннем солнце, прощаясь с травой, цветами, деревьями, безоблачным в этот день небом. Воины избегали смотреть на неё. Только один юнец с крючковатым носом подошёл поближе, стал разглядывать и хрипловатым голосом заявил:

— Такую и утопить? Лучше бы отдали нашему отряду.

Воин постарше оттащил его в сторону со словами:

— Всё-таки скотина ты, Кальпур!

Рея вздохнула, подумав: «Хоть кто-то меня пожалел».

Когда она отдохнула, Гней прикрепил подушку к попоне позади себя и предложил Рее сесть боком, обхватив его правой рукой. Это было намного удобнее. Рея поняла, что суровость Гнея предназначалась не ей, а Амулию, и почувствовала благодарность к человеку, который пытается скрасить её последние часы. Кони шли спокойным быстрым шагом, видимо, Гней не желал изводить её тряской. Вокруг простирался просторный буковый лес, пограничный между этрусками и латинами. Иногда тропа ныряла в глубокие овраги с ручьями, текущими к Аллии, вдоль которой конники ехали.