Сергей Житомирский - Ромул

Потом чаши щедро наполнили разбавленным лишь наполовину вином, и началась беседа.

— Выпьем за Рим, — предложил Марк, совершив возлияние богам. — Я видел, как он возник, уже больше тринадцати лет назад. Сперва тут жили одни латиняне да горстка бродяг со всей Италии. Шесть лет назад появились вы с родичами, с нами объединились, город стал как бы двойным. И вот наконец мы полностью едины. Нет больше латинян и сабинян, просто римляне, сограждане.

— Мой Публий одним из первых предложил отменить род Тациев, — похвасталась Клавдия. — Конечно, мне он о своей речи не сказал, мужья вообще забывают рассказывать о многом жёнам, но я всё равно узнала, и, по-моему, все его друзья должны знать.

— Я этого не скрываю, просто не считаю важным. Все братья согласились, как только услышали. Глупо, в конце концов, что в одном городе два царя. Я в Риме прожил не один год и хочу здесь остаться, а новый царь увёл бы нас снова в горы.

— Да, жить надо в городе, — сказала Сабина. — Меня сюда не приглашали, а когда первый раз затащили в эту хижину, я порядком удивилась. Но за палисадом дети играют в безопасности, и кругом всегда полно соседей.

— Город защищает, — согласилась Клавдия, — и не так уж сильно стесняет нашу свободу. У римлянок больше прав, чем когда-нибудь снилось матери, а что соседи всё время смотрят, я привыкла.

— Не забывайте, наш город ещё и любят боги, — заметил Марк.

— Ну, — фыркнул Публий, — Лавиний они тоже, должно быть, любят, раз святилище у самых ворот. Но это не спасло его жителей от неприятностей.

— Зато сегодня им невероятно повезло, — сказал Марк. — Послам было бы тяжело смотреть, как иноплеменники казнят их сограждан, пусть даже заслуженно. А так они могут забрать их живыми и невредимыми.

— По-моему, народ судил правильно, — заявил Публий. — Я сам голосовал против казни, хотя убили моего вождя и брата. Нельзя винить этих несчастных, что они мстили за сородичей, и надо же кровной мести где-то остановиться, чтобы не воевать всегда со всеми соседями.

— Похоже, кроме меня Тациев не осталось, — Клавдия виновато улыбнулась, словно извиняясь за дерзость. — Если кровная месть — это долг, а я думаю, что да, то они правильно убили царя, а мы не имели права их отпустить. Если же месть не извиняет убийства, то они нарушили закон, когда пролили кровь на священной земле. Что так, что эдак, их надо было казнить.

— Дорогая, тебя подводит не логика, а память, — снисходительно ответил Публий. — Ты не вспомнила, что первыми начали наши братья. Год назад Тации убили послов. А кто первым пролил кровь, имеет право прекратить вражду.

— Все такие благородные, просвещённые и передовые, Клавдия начинала сердиться и говорила резче, чем подобает послушной жене. — Убийц твоего царя связали и привезли в собрание, а ты отказался мстить. Если чужие могут безнаказанно убивать твоих сограждан, где хвалёная безопасность нашего города? Месть — первый долг свободного воина, по крайней мере, меня так учили, а если теперь по-другому, то надо повсюду носить меч, потому что везде опасно. Царь ставил долг перед родичами даже выше правосудия, поэтому и заступился за наших перед Ромулом, когда погибли послы. А теперь он мёртв, и никто не потрудился наказать преступников. Просто стыдно быть сабинянкой.

— Если мы хотим жить здесь, это единственный разумный путь, — Публий говорил мягко, гордость не позволяла ему отчитывать жену при посторонних. — Царь Ромул хочет мира. Он теперь наш единственный царь и нашёл бы, как избавиться от несогласных.

— Да, новый наш правитель не чета прежнему! — проворчала Клавдия. — Таций стоял за свой род и погиб, а Ромул не потрудился отомстить за соправителя, потому что воевать слишком хлопотно. Бедный Таций был лишён стольких преимуществ — отец не Марс, а простой смертный, и братьев нет, некого убить.

— Вы оба правы, — вмешался Марк, пытаясь помирить спорщиков. — Я рад, что собрание присудило отпустить убийц невредимыми, раз ими руководила честь. Это великодушно и умножит славу Рима. А что касается царя Ромула, наверно, ему и вправду следовало отомстить. Он предоставил собранию решать, но все видели, какого приговора он хочет. Странный человек, а может, и больше, чем человек; я помню, как он убил Рема, хоть и кажется, что это было в незапамятные времена, и знаете, они друг друга стоили. Как бы то ни было, Ромул с тех пор процветает, а уж если ему даже братоубийство не повредило, значит, он действительно любимец богов.

— Посмотрим ещё, как он кончит. Боги иногда долго ждут, прежде чем покарать злодея. Но раз мы все римляне, он теперь наш царь; так что, наверно, нехорошо желать ему зла, — Клавдия осталась при своём мнении, но готова была кончить спор.

— Давайте выпьем снова, — обрадовалась перемирию Сабина. — За вечный Рим, за нас и за римлян после нас, во веки веков!

Даже в такое тяжёлое, отчаянное время про обряды не забывали. Наоборот, их надо было исполнять с умноженным рвением, потому что город как никогда нуждался в помощи богов. Но после недавнего разгрома едва хватало воинов, чтобы защищать стены, все жрецы и гадатели встали в строй, и приносить утреннюю жертву остался только один юноша, да в помощь ему старый калека.

Семнадцатилетний Перпена ещё никогда не приносил жертвы, но в бою он тоже ещё не бывал, хотя учился и военному и жреческому делу. Главный жрец решил, что его можно отпустить на час заколоть барана и посмотреть печень. Врагов больше, чем защитников крепости, но один новичок дела не меняет. Тем более всякий, кто учился читать знамения, справится с этим делом с первого раза, а про неопытного воина, как его ни готовь, никогда неизвестно, будет ли он полезен в бою. Поручение было очень ответственным, на целый час счастье города оказалось в руках Перпены. Обряд надо было совершить без единой ошибки, без суеты и точно по всем правилам.

Святилище находилось в старой части города, на плосковерхом утёсе, который поднимался из речной излучины и служил крепостью первым поселенцам. Только здесь сейчас и было тихо: враги не могли подступиться к окружённым водой стенам. Свежий утренний ветерок уносил шум сражения, почти весь нижний город ещё покрывала тень. Перпена взглянул на южный берег, и на миг ему показалось, что всё как раньше и в городе по-прежнему мир.

Он аккуратно снял железный панцирь; боги не понимают новшеств, нехорошо вносить в святилище железо. Шлем и поножи он тоже снял, хотя бронзу боги знают и любят, но гадатель должен подходить к алтарю босиком, чему поножи вроде бы противоречили, а голову полагалось покрыть особой тканью из чистого льна, этого не сделаешь в шлеме.

Оставшись в одной тунике, он нагнулся за мечом, надел перевязь и остановился. Когда под стенами битва, свободный этруск должен быть вооружён, и меч у Перпены был отличный — только выкован из железа. Осторожно, по краю священной борозды Перпена подошёл, как можно ближе, к алтарю и положил меч рукоятью к святилищу на самой его границе. Нечистого железа он за борозду не внесёт, но оружие будет всего в двух шагах.