Лев Жданов - Царь Иоанн Грозный

– Што ж, поживем! Ныне – боронил меня Бог от вас… Его святая воля!

Переглянулись бояре, но ни звука не проронил никто в ответ.

А царь, словно спохватившись, что не у места счеты сводить задумал, благодарить всех стал за победу, ему доставленную…

Волей-неволей пришлось и Шиг-Алею, недавнему царю казанскому, мусульманину, гордость и веру свою позабыть, поздравлять царя-гяура с победой над Исламом.

Вошел он, низко поклонился и произнес своим бабьим бесстрастным голосом:

– Здрав буди, государь, победив супостаты! Красуйся невредим на своей вотчине, на Казани, во веки!

И только пятна багровые на желтовато-бледном, обрюзглом лице говорят, что творится в душе у татарина лукавого…

Встал, отдал поклон государь и ответил:

– Царь-господине! Тебе, брату нашему, ведомо: много раз посылал я к казанцам, в покое бы жили с Москвой. Жестокость и злое лукавство казанское – самому тебе хорошо, брате, ведомо! На себе его испытал! Много лет они лгали нам, обиды чинили. И Бог Милосердый теперь рассудил. Казань с Москвою в честном бою. Отомстил он Казани за пленных христиан, за пролитую кровь христианскую. Его святая воля.

Умный и сердечный ответ царя понравился сверженному хану казанскому, понравился всем окружающим.

– Ишь, повеселел татарин! – заметил кто-то, указывая глазами на Шиг-Алея, важно занявшего свое место справа от царя.

Принял поздравления Иван, принял вождей горных, разных, которые поспешили новому владыке покорность изъявить, и вернулся в стан. Темнеть стало. Да и запах трупный в Казани силен. Носится он надо всем городом от трупов татар, что умирали во время осады и не были схоронены.

А в ставке царской доложили Ивану: гость к нему давно жданный припожаловал, гонец из Москвы. От царицы вести добрые. Хорошо себя чувствует царица. И другой гость приятный объявился тут же: второй царевич Астраханский, Абдаллах-Бек-Булат-бен-Кассаев, с юношей сыном своим, Саин-Бек-Булатовым. Красивый могучий юноша, чуть помоложе Ивана. А лицо такое простое, открытое, словно детское. Сразу видно: ни горя, ни коварства в жизни не знал молодой богатырь. Пока отец его с царем «карашеванье», обычные обряды при встрече творит, Саин поодаль держится, глаз не сводит с Ивана.

Вот старик говорит:

– Позволь, великий царь, сынка моего показать тебе. Не оставь малого…

– Покажи, покажи, царевич! – говорит Иван.

Он знает, что недаром бояре два года старались богатого влиятельного царевича в Москву зазвать. После Казани – Астрахань на очереди стоит. А для этого надо Москве и там такими же людьми заручиться, как был у нее Шиг-Алей, царь казанский… И Бек-Булат царевич явился наконец, да еще с собою сына привел.

Ласковым знаком подозвал Саина Иван.

А тот, забыв весь этикет, позабыв свой сан, прямо к ногам московского государя и нового царя казанского так и кинулся. И громко заговорил:

– Привет тебе, великий воин! Привет тебе, победитель казанский! Ехал я, знал, что к государю могучему еду… Приехал – и вижу, что героя видеть Аллах привел! Знаю я Эддина-царя, дядю своего. Знаю храбрость тех, кого победил ты! И полно мое сердце. Дивлюсь я храбрости и мощи ихнего победителя! Да процветет имя твое и род твой, как имя и род Искандера Великого!

Впервые в жизни привелось слышать Ивану такую искреннюю, горячую и наивную лесть. Восточная, витиеватая речь музыкой прозвучала для юноши-царя. Сравнение с Александром Македонским заставило всю кровь кинуться к щекам и в голову. Как от вина, опьянел Иван. С необычною живостью поднял он своими руками Саина с земли и крепко обнял, поцеловал, как только брата целуют.

– Еще раз приветствую тебя, брат мой и друг! Отныне – братом и другом считайся у нас, наравне с отцом твоим почтенным! – живо ответил царь гостю, сумевшему в первую же минуту найти путь к сердцу честолюбивого молодого царя. Пытливо поглядел Адашев на Саина. Но прямой, открытый, полудетский взор азиата, неподдельный восторг Саина исключали возможность малейшей опасности со стороны этого нового «скоропостижного» фаворита царского. И Адашев скоро стал снова наблюдать, успокоенный, чтобы все кругом чинно, по заведенному искони порядку шло…

Дня через два, когда убраны были, с грехом пополам, десятки тысяч трупов, устилавших землю в самом городе, во всех посадах, и на лугах, и в окрестных лесах, был совершен крестный ход по уцелевшим стенам городским. Царь своими руками положил первый камень будущего соборного храма во имя Благовещенья Богородицы. Затем князь Горбатый поставлен был наместником казанским. Курбского Андрея, жестоко израненного в сече, царь приказал особенно беречь и лечить, а сам стал поговаривать о возвращении на Москву. Братья царицы молодые, сообразив, что теперь, за славным царем, за шурином ихним, им тоже хорошо жить будет на Москве, подбивали Ивана поспешать к молодой жене, которая готовится стать матерью. Адашев тоже торопил почему-то отъездом, хотя благоразумие подсказывало, что следует еще здесь побыть самому царю, поглядеть: какие порядки в завоеванном, новом краю будут заводиться?

Многие старые бояре так и советовали. Но Иван, подстрекаемый шуревьями и другими приближенными, стоявшими заодно с захарьинской семьей, только и твердил:

– Все образуется! В Казани – воевод оставлю… На Свияге – мои же люди верные. Авось вместе поуправятся с татарами да с мордвой… А мне – домой теперя надобно! Может, поспею ко дню великому, своими очами увижу: что Бог пошлет? Сына ли, наследника, дочку ль вторую?

Изо всей добычи богатой ничего царь себе не отобрал, кроме пушек, знамен и одного пленника: Эддин-Гирея, который скорее гостем у царя числился, чем побежденным врагом. Пушки все, весь запас боевой оставлен наместникам Казани. Ясное дело, что еще много хлопот будет с луговыми и горными кочевниками, хотя сейчас все ихние князья толпою съезжаются, изъявляют покорность свою победителям… Да ведь татары – хитры. Перед силою гнутся, а где можно – и зубы покажут… Вот и надобно на них – камень за пазухой оставить… Иван приказал, чтобы с ним по Волге, в судах отборное войско пустили, для охраны его и брата Владимира. Но в назначенный час и трети ратников не оказалось на берегу.

– Где ж те полки, которым я велел на судах ехать?

– Приказа твоего невозможно было исполнить, государь! – отозвался Адашев. – Теперя по реке спокойно проехать можно… Прибрежные кочевники не тронут нас. Крымцев бояться нечего… Астраханцы, на зиму глядючи, не поплывут за нами… А войска больше – и сажать некуды! Галии все и другие суда – под добычу пошли… которая из Казани взята… Не бросать же добра! Не мало ушкуев с полоном освобожденным, христианским вверх уплыло… по твоему же приказу! Рать наша главная, воеводы все – пешим путем, берегом самым, нагорной стороной на Василь-город пойдут. Та же тебе оборона. И не без умысла туды их послано! Сам потом смекнешь. А мы ден через пять и в Нижнем причалим. Чего опасаться тебе, государь? Тут не поле битвы!