Алексей Салмин - Буря на Волге

— Все так же, приходится крепче держать..

— Так-так, правильно, а теперь поехали.

Ямщик уже был на козлах и распутывал вожжи. Пристав ввалился в сани, рядом сел Стрижов.

Тройка катила мелкой рысцой. Свежий воздух, колокольчики под дугой — все это создавало приятную обстановку для дружеской беседы. Пристав заговорил прямо в лицо Стрижову:

- Неважно обстоит дело и на заводе. Вот у меня под самым носом завелась гадина... Мутит и мутит рабочих. Ты понимаешь, осенью на четверо суток остановили завод... Теперь уж поставил своего человечка, а результатов пока никаких, не могу изловить главного закоперщика. — Неожиданно громко пристав продолжал: — Значит того, Петрович, выпьем по чепарухе! Эх, и спиртик там выделывают, как божья слезинка! Управляющий — мой друг, свой человек.

Тройка быстро обогнала обоз, везший на завод мерзлую картошку, и влетела на заводской двор. Пристава встретил управляющий.

— Здравия желаем вашему благородию!

— Здравствуй, Сысойкин! — пожимая руку управляющему, крикнул пристав.

Управляющий с любопытством посмотрел на Стрижова.

— Очень рад, очень рад видеть вас, ваше благородие! Давненько не заглядывали! Заходите, откушайте по стаканчику последнего выпуска... С морозца-то очень приятно...

— А на закуску? — осведомился пристав.

— Не извольте беспокоиться, найдем: грибочки какие угодно, из собственного лесу.

— Что ж, Петрович, идем?

Когда пошли к Сысойкину, стол уже был накрыт. Несмотря на филипповки, на столе лежала добрая половина свиного окорока, приятно щекотал в носу острый запах жаркого.

на тарелках, расставленных на столе, громоздились грибы и грибочки.

— Видал! — крикнул пристав, ткнув в бок Стрижова.

— Вам как? Может быть, совсем чистенького? — спросил Сысойкин, наливая стаканы.

— Нет, что ты, что ты, — улыбался пристав, поднимая пучки густых бровей. И старательно отрезая порядочный ломоть ветчины, приговаривал: — Ну-ка, мы вот этих попробуем грибков из собственного лесу. — И все толкал локтем Стрижова. — Следуй, брат, следуй...

Сысойкин налил себе слабенького.

— Ваше здоровьице!..

— Кушайте во здравие! — пристав потянул к себе тарелку самых мелких грибков.

— По казенной части изволите служить? — обратился Сысойкин к Стрижову.

Тот не успел еще рот открыть, а проворный пристав ответил:

— Сам хозяин! Вправе нанимать и прогонять служащих.

— Вот как... — протянул управляющий.

— Да вот, знаете, — начал деликатно Стрижов, — занимаюсь перевозкой грузов на собственных баржах и своими пароходами.

— Как! — воскликнул управляющий. — Правда? Ах ты, батенька, да как это вас бог принес?..

— Мне скажи спасибо, мне! — вставил пристав.

— А я, знаете, завтра собрался ехать — договора заключать на поставку заводских грузов. Мне необходимо перебросить большой груз овса и ячменя из Слудки да пшеницы из Самарской губернии.

— Из Самары я могу, а что из Слудки — невозможно, посудины по Вятке не пройдут.

— Ну как на заводе? — спросил пристав.

— Пока спокойно, не знаю, что будет дальше.

— Ничего, — успокаивал пристав. — Скоро всех выдергаем да отправим...

— Спасибо, ваше благородие! Налью еще?

— Как, Петрович? Пропустим еще по единой?

— Да, пожалуй, — согласился Стрижов.

После всех разговоров и угощений управляющий написал договор на перевозку грузов. А пристав сходил повидать своего негласного осведомителя. Вернулся он в веселом настроении — от удачных ли сведений, или от «божьей слезинки» с плотной закуской...

— Ну, Петрович! Нам пора! — крикнул оп. — Дорога дальняя.

— Едем, ваше благородие, едем, — свертывая бумаги, направился к выходу Стрижов.

— Ваше благородие! Ваше благородие! Селедочку-то забыли! — кричал управляющий, догоняя пристава с саблей в руке.

— Ах, черт, как это я? — пыхтел пристав.

Быстро мчались кони, скрипел снег под полозьями.

«А сколько поддудит...» — думал Плодущев. Он закурил, предложил и Стрижову.

— Не употребляю, — сказал Стрижов.

— Вот это замечательно! Такой прекрасный молодой человек и не избалован. А мы уж коптим небушко, по должности, по службе позволительно.

Ехали быстро, дорога свернула в лесок, пристав насторожился.

— Знаете что, Петрович, не будучи на фронте, чуть было не погиб при исполнении своих служебных обязанностей, — он отвернул бобровый воротник, и Стрижов увидел красный шрам на толстой шее пристава.

— Грузчики на пристани забунтовали, перепалка крепкая была...

Но подробности рассказывать уже не было времени. Тройка подскочила к пронинскому дому. Встречая гостей, голосила, обливаясь слезами, Матрена.

— Ну, ну! Хватит! — крикнул пристав. — Молодой человек не любит. Что ж, Петрович, посмотрим, как оно там дела... Старуха, ключи!

— Нету, родненький, у меня ключиков-то, батюшка городовой намедни унес.

— А ну-ка, марш за городовым!

Блюститель порядка, гроза всей волости, Василий Лукич предстал перед своим начальником, лихо рапортуя, что в его участке происшествий никаких не произошло.

В присутствии представителей власти пронинский капитал был проверен, упакован и передан в новые надежные руки.

— Как думаешь, Петрович, не опасно одному ехать?

— Кто знает? — улыбнулся Стрижов.

— Сам-то я поеду, — вызвался пристав. — А, может быть, пару стражников прихватить? Лукич, отряди двоих конных.

Итак, пронинский капитал поехал на новое место жительства — в город.

Приставу, конечно, «поддудело» порядком... Стрижов и сопровождавших стражников без чаевых не оставил.

Поезд тихо, точно крадучись, ползет по извилинам черных рельс прифронтовой временной дороги. Белые редкие облака медленно продвигаются к востоку; иное проскользнет под самым солнцем, точно чайка, спрячет его под свое пушистое крыло, бросив тень на желтеющую листву придорожных кустарников. Медленно плывут из трубы паровоза серые тучи дыма, обнимают листву и уплывают в поле, затянутое по жнивью сеткой белой паутины — предвестником теплой и протяжной осени. Последние дни лета.

Где-то вдалеке, за краем леса, раздаются глухие раскаты орудийных выстрелов. Рельсы впереди кончились. Паровоз издал последний вздох и уперся в бугор свежей насыпи. Началась суетливая выгрузка. Лязг оружия, отрывистые звуки команды.

— Приехали! — сказал Чилим, становясь по команде в строй.

Колонна тронулась, поднимая тучи пыли,

Августовский вечер. Сизая дымка легла на окружающий лес и дорогу. Солнце пронизывает косыми лучами кустарники и блестит на штыках. Далеко раздается нестройный стук солдатских сапог.

Наступает ночь. Загораются тусклые огоньки звезд. Бледная горбушка луны, ныряя в облаках, поплыла и небесную муть.