Алексей Салмин - Буря на Волге

— Это Ланцов-то, что ли? — спросил Цыбирев.

— Ну вот, самый он, — заключил Долгушин.

— Подожди-ка, тут что-то непонятно, — возразил Цыбирев. — Ты говоришь, что он из деревни, а она-то ведь городская, это сразу видно. Где деревенской бабе столько книг прочитать, да так ловко рассказывать! До чего, правда, Валентина Викентьевна мастер рассказывать, но эта, новенькая, все же интереснее говорит. Тут что-то неладно, — усомнился Цыбирев.

— Насчет Нади я не знаю, а вообще-то есть такие женщины, что и мужчине нос утрут... — улыбнулся Долгушин. — Я вот, когда был на действительной, видел одну, которая целый корабль на восстание подняла. Я собственными глазами видел. В 1907 году это было. Стоим мы на берегу около бухты. Вдруг на корабле началась ружейная стрельба, и тут же на мачте взмыл красный вымпел. Матросы было повыскакивали с корабля, сгрудились на берегу. А начальство кричит: «Разойдись! Стрелять будем!» Ну и пошла пальба из пушек по восставшему кораблю. Залпов пять дали. Он задымил, накренился и начал тонуть. А та девка, Марусей ее звали, стоит на мостике, подает команду матросам: «Спустить шлюпки!» A сама так и с мостика не сошла, вместе с кораблем утонула. Вот, брат, какие есть женщины!

Во время рассказа о восстании подошла Надя, но ей настолько доверяли солдаты, что не прекратили разговора.

Валентина Викентьевна, видя, как Надя умеет найти ключики к солдатскому сердцу, начала задумываться: «А ведь врала девка-то, прикидывалась, что ехала к мужу. Наверное, у нее мужа-то нет, просто ее прислали сюда агитатором. Ловко она нас с Петром Васильевичем разыграла, и подумать нельзя было. Видимо, школу прошла, умеет работать».

Горева была членом РСДРП и в госпитале проводила агитационную и пропагандистскую работу. В ее комнате, где лежали костыли, халаты, войлочные туфли и всякая больничная утварь, в укромном уголке, под старыми халатами хранились газеты и еще кое-какая литература, которую неудобно было держать на виду. Работала она много. Уходил ли выздоровевший солдат из госпиталя снова на фронт, отпускался ли по состоянию здоровья домой, он нес в голове мысли Горевой. И вот теперь она видит, что подобную работу начала проводить и Надя. По крайней мере, так показалось Валентине Викентьевне. «Это хорошо. Чем больше будет агитаторов, тем скорее подвинемся к цели, — заключила она. Надо как-нибудь поговорить с ней».

Сама Горева включилась в эту работу в 1905 году, когда во время забастовки на Московско-Казанской железной дороге убили ее отца — машиниста.

В похоронах ее отца Викентия Ильича Горева деятельное участие принимал врач железнодорожной больницы Петр Васильевич Градобоев. Так как он был знаком с Викентием Ильичем, то на первых порах взял к себе Валю, оставшуюся круглой сиротой, и вскоре устроил ее на работу в той же больнице, где работал сам. Позже выяснилось, что Петр Васильевич состоял в одной и той же партийной организации, что и машинист Горев.

B 1914 году Петр Васильевич был мобилизован и отправлен в прифронтовой госпиталь. Через некоторое время в тот же госпиталь приехала и Валентина Викентьевна Горева. Она была уже медицинской сестрой и имела определенные поручения от партийной организации.

Валентина Викентьевна, так же, как и Надя, с трудом привыкала к госпитальной обстановке, но со временем освоилась и привыкла к работе среди раненых. Теперь она с интересом следила за Надей, часто приходила ей на помощь. Так было, например, когда Надя не могла ответить на вопрос о возникновении войны.

— Вы сами-то как думаете, отчего происходят войны? — спросила у раненых Горева.

Одни говорили то, что им вычитал дядька из устава внутренней службы, другие просто отмалчивались. Тогда Горева, подводя знакомые солдатам факты, умело направила их к выводам:

— Вы все побывали в окопах. А много ли видели там солдат из богатых домов? Вряд ли. Думаю, что нет. В окопах гниют и умирают рабочие и крестьяне, а тот, кто имеет капитал, он сидит далеко в тылу и наживает денежки на этой же войне.

— А ведь и верно, сестрица. Если поразмыслить немножко, то и самим становится понятно, что нас безбожно обманывают.

Все это Горева говорила с оглядкой и только тогда, когда знала, что в палате не было никого подозрительных.

Однажды, застав главврача одного в кабинете, спросила:

— Петр Васильевич, вам неизвестно ничего об этой нашей новенькой санитарке?

— Нет, а в чем дело?

— Может быть, мне так кажется, но я чувствую, что она прислана комитетом с каким-то заданием.

— А что она там проповедует?

— Да пока что прямой работы не ведет, но как будто подходит близко к этому.

— Ну, что ж, тем лучше, — сказал врач. — Все-таки я на твоем месте поговорил бы с ней — ласково, по душам.

— Хорошо, Петр Васильевич, я займусь, — с улыбкой ответила Горева.

Вечером того же дня Горева пригласила к себе Надю.

— Вот и и пришла, Валентина Викентьевна, — весело заговорила вошедшая Надя.

— Я хотела показать вам вот эти книги, можете их брать, читать больным в свободное время.

Надя просмотрела книги, переложила с места на место.

— Хорошо, Валентина Викентьевна, буду брать, только я почти все это уже прочитала.

— Да, вот еще что, Надюша, я давно хотела вас спросить: вы состоите в какой-нибудь организации? — спросила Горева, пристально посмотрев в глаза Наде.

— Вы о какой организации говорите, Валентина Викентьевна? Я что-то не понимаю...

— Ну, бывают такие организации, там, в тылу, которые борются за улучшение жизни рабочих и еще кое за что...

— Нет, нигде не состою, — робея, ответила Надя. — Я в первый раз слышу, что есть такие организации.

«Прикидывается, да так ловко...» — подумала Горева и продолжала:

— А вот вы ведете разъяснительную работу среди солдат, может быть, вам кто об этом говорил.

— Мне никто ничего не поручал, я просто сама, потому что много читала и вот появилось желание поделиться прочитанным с солдатами. А их это радует и утешает. Они всегда просят что-нибудь рассказать, - печально посмотрела на Гореву Надя. — А ведь в тылу об их страданиях судят совсем иначе. Я была однажды на вечеринке, где собралось все высшее казанское общество, так там генерал называл солдат частоколом, которого, мол, у нас на все заборы хватит. Я тогда о войне только из газет знала, а поэтому застыдилась и не могла ничего возразить.

— И хорошо сделала, что смолчала, — заметила Горева.

— Почему хорошо?

— Эх, милая Надя, хоть вы и немало читали, но очень многого еще не знаете. Ну, кому бы вы там сказали на этой вечеринке? Разве генерал не знает, куда гонят солдат? Вот если бы вы рассказали самим солдатам, тогда совсем другое дело.

— Да, Валентина Викентьевна, вы совершенно правы. Потому-то мне и тяжело было, что разжалобить там некого, — созналась Надя. — После этой вечеринки мне тошно там стало жить...