Алексей Салмин - Буря на Волге

— Вы ничего не знаете, господин ефрейтор, — докладывали вернувшиеся из разведки Чилим с Бабкиным. — Мы нашли громадные склады продуктов. Вот сволочи, нас в окопах голодом морили, а на станции склады ломятся от продуктов. И чего только там нет: сухарей,галет целые штабели лежат, покрытые брезентом. Все зашито в мешках, а ящиков с консервами и глазом не окинешь. Полно и обмундирования, а мы в окопах почти всю зиму босые сидели. Почему так получается?

— А вы разве не слыхали, что «Окопная правда» писала? — спросил Кукошкин, оглядываясь, нет ли поблизости начальства. — Вот чего, дорогие друзья, за все мы должны благодарить военного министра Сухомлинскова. Это он, сволочь, старается морить нас голодом. Теперь уж раскрыто, что он продался немцам.

— Ну тогда мы сами будем действовать, — заявил Чилим.

— Только осторожнее, ребята, там, наверное, есть охрана, — предостерег Кукошкин.

- Ничего, не беспокойся. Мы нашли такую лазейку — сам черт не догадается... — успокоил Чилим. — А вы в свою очередь, как наш начальник, все-таки поговорите с ротным командиром или с фельдфебелем об этом. Что же на самом деле получается; люди с голоду дохнут, а тут кучами все гниет.

На следующую ночь первый взвод третьей роты был обеспечен на целую неделю сухарями. А после начали появляться и ящики с консервами. Вскоре вся рота зажила на широкую ногу, и «эпидемия» сама со бой начала проходить.

Шел уже март. Вернулся из отпуска Савкин. Отыскав Чилима с Бабкиным, он весело крикнул:

— Здорово, землячки! С новосельем вас!

— Здравия желаем, господин старший унтер! — ответили оба, иронически улыбаясь.

— Ну, как погулял в деревне? Камней, что ли, понабрал? Мешок-то больно тяжелый, — помогая Савкину снять мешок, полюбопытствовал Чилим.

— И не говори, подорожники...

— О! Тогда угощай!

— Давайте кружки, — заторопился Савкин, развязывая мешок.

— Видимо, дома еще справно живут? — спросил Бабкин, подставляя кружку.

- Не знаю, — смущенно ответил Савкин, наливая ему в кружку вонючий самогон.

— Вот так здорово! — заметил Чилим. — Был дома и не знаешь, как живут.

- Вот именно не довелось побывать дома, — сокрушенно вздохнул Савкин.

- Что так? — вопросительно вскинул глаза Бабкин. — Где ж ты проторчал целый месяц?

— Не повезло мне... — как-то хитро улыбнулся Савкин.

— В дороге, что ли, задержали? — спросил Чилим.

— Несчастье случилось, а может быть, и счастье... Не знаю, как вам и сказать. Вот здесь все кружился, недалеко от границы, — начал рассказывать Савкин. — Иду я, значит, на станцию, чтобы сесть на поезд. Совсем уж близко был к станции. Дорога тянет через лесок, а впереди на бугорке деревня маячит белыми хатами. Только вышел из леса, вижу, впереди идет женщина, вязанку хвороста тащит. Я догнал ее, говорю: «Давай помогу тащить». Она молча покосилась на меня, бросила вязанку на землю: «На, неси, что ли». Я взвалил на плечи, несу вязанку, она — мой мешочек с пожитками. И так, слово за слово, разговорились. Донес дрова до ее хаты. Время уже вечер. «Зайди до хаты, видпочинь трохи, — говорит она, — у мене вареники з маслом, повечеряй». «Ладно, — говорю, — тогда придется зайти». Когда она сняла полушалок с головы, сбросила верхнюю одежду, я так и ахнул, думаю: вот это да... Светлые волосы густые-густые, немножко курчавятся около ушей, а глаза, ну что за глаза, такие голубые, как само украинское небо... Ну, думаю, не иначе, как солдатка. Разделся, умываюсь, а сам изредка поглядываю на нее. Она сняла полотенце с гвоздика, подает мне и спрашивает: «Вечерять будем, чи що?» А сама тоже глядит за каждым моим движением, точно кошка за мышью.

Повечеряли мы варениками, поблагодарил я и закидываю мешок за плечо, направляюсь к дверям. А она говорит: «Куда торопишься, отдыхай трохи, хиба дома жинка жде?» — «Да нет, — говорю, — у меня жинки еще и не было». — «Ну, що ж, мабудь, заночуешь ночку?» — «Ладно», — говорю. Так и остался. А на утро снова пошли в лес за дровами. Тут уж забыл и про свою деревню. Так и прожил у нее весь месяц. Теперь договорились: если останусь жив, то после войны обязательно ее заберу с собой. Обещалась ждать. Эх, и славная бабочка... — вздохнул в заключение Савкин.

— А если муж вернется? — спросил Чилим.

— Ну, вот еще, зачем он вернется, когда у нее похоронная? Сам читал.

Савкин еще налил самогона в кружки.

— Ну, за ее голубые глаза! Вот, черт побери, если бы не прыгнул с этим зонтом, где бы я нашел такую добрую бабку, — закончил Савкин.

В это время открылась дверь и на пороге появился рыжеватый прапорщик Малинин, как всегда чисто выбритый и подтянутый.

— Добрый вечер, ребята! Чего это вы потягиваете?

— Болтушку, вашбродь! — весело отозвался Чилим.

— Ну?! Ах, черти, налейте попробовать!

— Сколько угодно! — воскликнул Савкин, подавая кружку прапорщику. — Кушайте на здоровье.

— Это просто замечательно, да, главное хлебная, — крякнув, сказал Малинин.

— Вот, вот, болтушка самая настоящая, — пояснил Бабкин.

— Консервой закусите, — поднес откупоренную банку Чилим.

— Ну, ребята, вы тут совсем хорошо обжились, даже и консервы где-то раздобыли.

— Ничего, не жалуемся. А консервы на завод ходим добывать, — в шутку сказал Чилим.

После второй кружки прапорщик совсем повеселел.

- Вы, ребята, ничего не слыхали? Говорят, в столице что-то упало и прямо вдрызг, вдребезги...

— Может, Петропавловку подмыло, да она в Неву грохнулась? — спросил Чилим.

— А вот и не догадаетесь, — поддразнивал любопытных прапорщик. — Хотите расскажу?

— Савкин! — крикнул Чилим. — Налей промочить горлышко их благородию!

— Есть налить! — весело отозвался Савкин, хватая бутыль.

Прапорщик сел на ящик, из которого только что извлекли последнюю банку для его угощения.

— Так нот что, ребята, пока между нами говоря. Полковник наш получил приказ, или, как его там называют, манифест, который он держит у себя под сукном. Солдатам читать не хочет. Видимо, все еще думает: «Авось да перемелется и снова все пойдет по-старому...» — И зря, конечно, ждет. Все кончено, царский строй прогнил насквозь и глубже и окончательно свалился. И как бы ни старались господа гучковы и милюковы, все равно им ни на какой фундамент его не восстановить...

— А попроще нельзя? — спросил Бабкин.

— Пояснее? В манифесте говорится, что царь отрекся от трона. Ну, а там собралась шайка-лейка, вроде тех же гучковых и милюковых. Теперь хотят затащить на трон его братца Мишку, как он им ближе и больше с руки. Но он тоже откажется, если уж не отказался. Хотя в манифесте об этом и не говорится. Там сказано, что на престол поставлен царь Михаил. Офицеры все, конечно, об этом знают, но солдатам говорить заказано под строгим запретом. А знаете, ребята, почему? Они хотят обрадовать солдат прочтением этого манифеста с трибуны, а она еще не готова, вот они и ждут... Но все равно, вы скоро услышите из уст нашего уважаемого полковника Ушнова. А пока молчок, — заключил адъютант и, покачиваясь, вышел из халупы.