Борис Алмазов - Святой Илья из Мурома

— И это нам ведомо! — как эхо, повторил монах. — Емлют хазары рабов от Перми Великой до ятвягов. А где своих воев послать не могут — скушают рабов у варягов да у печенегов.

— Да как же они веру переменили, как ты говоришь, так быстро? — спросил другой калика. — Я ведь ветхую веру иудейскую ведаю. Тамо только сыны двенадцати колен Израилевых могут её наследовать. Потому Христос с фарисеями и спорил...

— Дак никто и не переменял! — сказал Иван. — Всяк при своей вере и остался. Только каган да все знатные обрезание сделали, да и то не сразу. Владел каганатом род Ашина — тюрки. А рахдониты привели им жён с Шёлкового пути — евреек прекрасных, искусных в пении, танцах и всяком деле женском, коего хазарянки не ведают. И стали они рождать детей каганам, а по закону их от еврейки рождается еврей, ибо плоть мужская берёгся в плен. И стали новые каганы считаться хазарами, а веру исповедати иудейскую. А другие как веровали своим богам, так и веруют... Только вера там одна — мамона! Корысть денежная! Вот вся и вера. Вся жизнь в каганате Хазарском на деньгах стоит. Всё продаётся, всё покупается! День и ночь торг шумит! Чего только не привозят в Итиль-город и в Тьмутаракань: и ткани, и благовония заморские, и злато-серебро, но пуще всего — рабов, потому что нет этого товара дороже.

— Тьфу! — не выдержал почтительно слушавший родителя Илья. — Греха не боятся.

— Вот и нас, — продолжал Иван, — вывели из земли Каса, весь род наш. И сделали лучниками-черкасами. В войске хазарском. Но как нам не доверяли, то держали так, чтобы мы не могли ни в бою, ни в сражении изменить. Лучники всегда меж двух огней стоят: спереди враг, а сзади — свои: тяжёлая пехота да конница. Не побежишь.

— И что, не бунтовал народ? Вои не бунтовали?

— Я же сказал — там всё на деньгах да на наживе держалось. К примеру, ведут в поход, а семьи-то в залоге остаются. Ежели победят хазары — десятая часть добычи воинам идёт. А ежели не победят — всех, кроме воевод иудейских, казнят без милости, а семьи в рабство продадут.

— Вона... — протянул один из монахов, — а я с хазарами по молодым годам рубился и диву давался — нет их в бою храбрее, люты в сече. А как в полон возьмёшь его — так он и меча держать не хочет...

— Ну вот и мы так-то... Я ещё маленький был, — продолжал Иван. — Отец меня с собою в поход брал, чтобы, не ровен час, в Хазарин проклятой меня от матери в рабство за море не продали. Частенько там детей у таких, как мы, христиан отымали да за море везли. Ребёнок родины не помнит и оборониться не может. Кирилл равноапостольный был в Хазарии и, сказывают, встретил по пути полон не то алан, не то хазар — тюрок дальних, из Поля, с верховьев Танаиса. В рабство их гнали. Он и спроси: как, мол, в полон попали? Те ответствуют: шли к морю креститися в городе Азове, да наскочили хазары конные, побрали нас сонных. Теперь гонят на продажу в страны басурманские, где несть света веры Христовой. Кирилл равноапостольный, что грамоту народу славянскому дал, и спрашивает: «Откуда про веру Христову знаете?» — «От славян, от болгар дунайских, греков и алан степных... ибо среди них уже есть христиане, и нет нам той веры желаннее». — «Чем же вам вера та мила?» — «Веруем Господу и Спасу нашему Иисусу Христу, ибо он заповедовал мир и любовь и всех объявил равными, по подобию Божию сотворёнными. И праведным обетовал Царствие Небесное, и сам путь указал к воскресению из мёртвых!» Кирилл говорит: «И днесь вера ваша спасла вас!» Весь полон на свои деньги выкупит и крестил в Азове, где ещё от Андрея Первозванного церковь стоит, — сказал Иван, крестясь.

Илья и монахи тоже перекрестились.

— Но после сего диавол разжёг души нечестивые, и стали они по всей Хазарии казнить христиан люто! И бежали иные в горы, иные, как мы, — через Поле, в места лешие-незнакомые, да стали, как звери, здесь много лет и скрываться...

Свет от глиняной печи плясал на стенах, в открытую по-летнему дверь землянки было видно звёздное небо над частоколом лесных вершин.

— Однако вас и в пустыне Господь сберёг, — начал один из калик.

— Здесь не пустыня, — сказал Илья. — Здесь люди спокон веку живут; кабы разбоя не было, так рай бы земной тута был. — Скрыться на земле нельзя, — сказал калика. — Надо супротив сатаны стоять.

— Постоишь тут, — прокряхтел Иван. — Тамо держава целая... Тамо войско к войску... А нас — три десятка с мечами. И хоть каждый с десятком биться может, а всё ж нас — горсть песка супротив горы.

— Мы, калики, давно ходим, и куда ни придём, везде так-то многоразличные бродники скрываются; кабы собрать их вместе...

— Михаил Архангел всех перед концом мира соберёт, — вздохнул Иван, поднимаясь и тем самым давая понять, что разговор окончен.

Но монахи продолжали, последовав за Иваном на полянку, где уселись на бревне поваленном.

— А вот скажи ты мне, — начал издалека один из монахов, — почему никто супротив хазар стоять не может?

— Что ты меня, как вот внучонка моего, распытываешь? Это он глупой ещё, а я то разумею, что всех хазары бьют потому, что держава у них, а кругом только племена да орды... — засмеялся Иван, поднимая на руки внука — сына Ильи, которого по-домашнему звали Подсокольничек, чтобы нечистая сила имени его Божия не услышала да каверзы какой не совершила... — Супротив Хазарии может только держава устоять. Вот, скажем, Царьград чёской веры православной...

— Ну а Святослав-то хазар разбил!

— И у Святослава держава была и войско, да только он много как Царьграда слабее...

— А через чего?

— Так он же язычник! — удивился непонятливости монаха Иван. — А язычник ежели и победит, то ненадолго. И ежели сгонит народы в державу, то они меж собою враждовать будут и развалятся...

— Однако ж, — подначивали монахи, — Хазарский каганат стоит, не шелохнётся.

Подсокольничек тискался к деду цеплялся ручонками за бороду, смотрел чёрными глазами на монахов недоверчиво.

— Спи, дитятко мой! — качал его на руках дед. — Спи. Вон уж месяц поднялся... А Хазария нынче не та, что прежде! — сказал он монахам. — Она, помяни моё слово, падёт скоро и сгинет, как обры сгинули, и следа от зла её не останется.

— Само ничего не происходит, — сказал монах.

— Всё по воле Божией, — встрял в разговор Илья.

— Бог-то Бог, да и сам не будь плох, — сказал другой монах. — Воля Божия через людей творится.

— Это верно, — согласился Иван, передавая уснувшего внука на руки матери.

Женщины понесли ребёнка в землянку, где на нарах уже спала, разметавшись во сне, старшая дочка Ильи. Дверь в землянку притворили. Мужчины остались одни.

— Ну что, Божьи люди, — сказал Иван-старый. — Спасибо вам, что сына моего с одра болезни подняли.

— Так Христос расположил. Всё по воле Божией, — прошелестели монахи.