Наталья Павлищева - Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

Но сразу добраться до обители не удалось, слишком велики русские просторы, от Москвы до Студёного моря шагом быстро не дойдёшь. К тому же Фёдору не хотелось выдавать, кто он таков, а потому ни злата не взял, ни серебра, за подвоз платить нечем, топал ногами... Пришлось трудом подрабатывать. Вот когда пригодились молодому Колычеву его наблюдательность и отсутствие кичливости! Кроме того, надо было что-то есть. И тогда бежавший как можно дальше Фёдор Степанович напросился к крестьянину в Хижах на Онежском озере... пасти скот!

Суббота хороший хозяин, стадо у него немалое, самому не справиться. Потому, когда вдруг объявился новый человек и спросил, не приютит ли его за какую работу, даже долго не раздумывал. Только подивился, как человек попал в Хижи.

Оказалось, привёз на лодке местный крестьянин Михей Гнутый, плававший на берег за кой-каким товаром. Перед самым отплытием обратно на остров к нему вдруг подошёл этот странный человек, по виду вроде и русский, но уж слишком чистый и опрятный. Спросил, откуда лодочник, попросил отвезти подальше от людей.

— С чего бы? — усмехнулся Михей, внимательно оглядывая незнакомца. Нет, вроде на беглого не похож, на татя тоже. Но Гнутый тотчас осадил сам себя — откуда ему знать, как выглядит тать? Любой татем может оказаться.

— Не могу среди людей жить, — мотнул головой незнакомец.

Михей хотел было сказать, что тогда ему прямая дорога в монастырь, а то и совсем в скит, но передумал и почему-то предложил:

— Давай к нам!

— Это куда? — поосторожничал незнакомец. Эта осторожность не слишком понравилась Гнутому, но ответил:

— На остров! Людей у нас мало, но каждый на виду...

Цепкие глаза крестьянина в упор разглядывали человека. Тот кивнул:

— Поплыву, коли возьмёшь с собой. А чужих глаз я не боюсь, если только меня самого не продадите...

— Кому? — снова сощурился Михей.

Незнакомец совсем помрачнел, но, видно, выхода у него не было, уже тише проговорил:

— От княжеской немилости...

— Эк ты!.. — ахнул владелец лодки. — Какому это князю тебе не угодить пришлось?

Говоря это, он уже освобождал место в лодке для просителя. Тот всё понял без слов, забрался на своё место, протянул руку за веслом:

— Давай, грести помогу.

Михей осторожно отстранился:

— Я сам!

— Зря боишься, — усмехнулся незнакомец. — Я боярский сын Фёдор Колычев, был на службе у князя Старицкого... Сам ведаешь, как не любят нынче в Москве этого князя и всех его людей.

Гнутый сокрушённо помотал головой:

— Что-то слышал, да не до Москвы нам, со своими делами в Хижах управиться бы...

Помолчали, когда до берега уже было далеко, Фёдор снова предложил:

— Давай погребу. Устал же...

— Не... — упрямо мотнул головой крестьянин. — А куда ж ты теперь-то? Ты, чай, боярин, к простой жизни не привык.

Колычев довольно долго смотрел вдаль на плывущие и в небе, и в воде облака, на ставшую почти невидной полосу леса на берегу, потом вздохнул:

— Не привык, ты прав. Да только жизнь так поломалась, что придётся привыкать. А работы я не боюсь... Если можно, поживу в вашей деревне, покуда всё не уляжется, а потом подумаю.

Гнутый хмыкнул:

— Мы гостям всегда рады, но вот только гость ли ты? А ну как за тобой царская стража наедет, нас всех порубит?

— Никто меня не видел и, верно, пока не выслеживал, не то давно бы взяли. Опалы на меня пока нет, только на мою дальнюю родню. А ежели ты сам не расскажешь, кто я таков, то и знать не будут.

— Ага! — обрадовался Михей. — Я в деревне расскажу, что, мол, встретил нежданно богатого родственника, какого у меня никогда не было и быть не могло, и вот всем на радость привёз!

— Да я и сам понимаю, что белыми нитками шито. Но где-то же жить надо? Ежели не пригреете меня хоть на время, то придётся дальше топать.

Русский народ жалостлив, кому помощь нужна, тем всегда поможет. Только кивнул Михей:

— Ладно, поживёшь у нас, а там видно будет.

Помолчав ещё немного, вдруг объявил:

— Только трудиться придётся вместе со всеми! У нас даром хлебушек не едят!

Колычев улыбнулся:

— Не объем, не бойся.

— Деньги есть, что ли? — сощурил глаза Михей.

Фёдор помотал головой:

— С собой нет. Работать стану вместе со всеми, как скажут. А потом отблагодарю.

Гнутый что-то пробормотал невнятное, но по его недовольному взгляду было ясно, что не одобряет отсутствие звонких монет у своего нечаянного гостя.

Они долго плыли молча, потом Михей, видно, всё же устал и предложил Колычеву:

— Погреби ты, я править стану.

Тот не стал выговаривать, кивнул и пересел на середину лодки. В его руках силы было немало, размашистые гребки погнали судёнышко гораздо быстрее, чем у хозяина. Глаза Михея снова превратились в щёлочки, откуда подозрительно заблестели маленькие глазки.

— Говоришь, сын боярский? А гребёшь вон как!

Фёдор от души расхохотался:

— Я же сказал: много что умею! Мой отец Степан Иванович Колычев боярин небогатый, даром что родичей вон каких имеет да княжича Юрия воспитывает! Наши владения в Деревской пятине не только людскими руками подняты, но и нашими с батюшкой. Я не только грести приучен, но и косить, топором работать, не очень умело, правда, но остриё от обуха отличу...

Гнутый вытаращился на своего попутчика во все глаза:

— Да неужто бояре такими бывают?!

— Бояре всякими бывают... — вздохнул Колычев, усиленно работая вёслами. Дело близилось к вечеру, а плыть в ночи ему совсем не хотелось.

Вида, что Колычев действительно не боится труда, Михей постепенно успокоился. Он уже представлял, как станет рассказывать деревне о такой неожиданной встрече. Только подумать — боярский сын гребёт в его лодке, а он сам сидит как боярин! Ну дела...

Но похвастаться не удалось, когда Хижи уже были видны, Колычев вдруг попросил:

— Ты лишнего-то не говори, ни к чему всем знать, кто я и откуда...

Михей чуть помолчал и всё же возмутился:

— А чего ты боишься? Люди у нас хорошие, ежели ты к ним с добром, то и они не обидят.

— Боюсь, — откровенно признался Колычев. — Не гать, и не бежал, но княжеской немилости пока хоронюсь. Моих братьев кнутом на Москве били и казнили почём зря! И дядю Фёдора Михайловича в узилище гноят.

— Родных?! — ахнул Гнутый.

— Троюродных, — мотнул головой Фёдор, — только от того не легче. Меня, может, и не тронули бы, да лучше быть нагим да живым, чем в шубе и повешенным.

— Это да, — согласился Михей. Чуть поразмышляв, он добавил: — Ты вот что, ты не говори, что Колычев да боярский сын. Скажи, купецкий там или дьяка какого поплоше. У нас ни тех, ни других никто в глаза не видывал, кроме меня, мало кто на берег плавает. Или того лучше скажи, мол, ливонцы семью сгубили, а ты себя не помнишь... Вот и поживёшь у нас. Только придётся тебе, мил-друг, поработать, даром никто кормить не станет, нет у нас лишнего-то...