Валерий Осипов - Подснежник

— Это еще не все… Их выселяют из квартиры… Роза пишет, что приходил домохозяин… Если завтра до вечера не будет внесено двести пятьдесят франков, их вышвырнут на улицу… Я не могу этого позволить!.. Если это произойдет, я за себя не ручаюсь…

— Жорж, успокойтесь.

— Павел, я поеду к ним в Женеву, несмотря ни на какие запреты!

— Это глупо. Возьмите себя в руки. Арестуют и продержат в полиции бог знает сколько времени.

— Но ведь ей скоро рожать… Вы понимаете — рожать!.. А она умирает с голоду…

— Деньги будут посланы сегодня, сейчас же, через сорок минут… Вам нельзя появляться в Женеве. Возвращайтесь в Морне, к Засулич… А в Женеву поеду я. Завтра утром я буду у Розы и все улажу с квартирой.

— Обещаете, Павел?

— Даю слово.

— Если все кончится хорошо, я буду обязан вам до последнего своего смертного часа.

— Жорж, нам ли с вами говорить друг другу такие слова? Наши жизни переплетены общей судьбой нерасторжимо. Было бы нелепо, если бы я не сделал сейчас для вас все, что могу…

— Спасибо, Павел…

— В изгнании дружба и помощь — наше единственное оружие против превратностей бытия. Больше нам защищаться нечем.

— Спасибо, Павел, спасибо…

— Жорж, я получила письмо из Лондона от Кравчинского… Вы слышите меня?

— Да, Вера Ивановна, слышу…

— Он пишет, что наш «Социал-демократ» очень понравился Энгельсу.

— Я рад…

— Сергей спрашивает: знаем ли мы о том, что в Париже скоро соберется первый конгресс Второго Интернационала?

— …

— Вы слышите меня, Жорж?.. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да, да, понимаю… Это вполне естественно, Второй Интернационал… После роспуска Первого Интернационала и смерти Маркса в Европе давно уже нет центрального органа, который объединял бы вокруг себя социалистов разных стран… А будущая социалистическая революция возможна только как явление международного характера. Это записано во втором проекте нашей программы.

— Жорж, о чем вы сейчас думаете?

— О ней…

— О Розе?

— Да. Может быть, она уже родила, а я ничего еще не знаю об этом…

— Мы бы получили известие…

— Какое печальное занятие, Вера, наша жизнь… Мы вечные изгнанники, у нас все отнято — родина, обеспеченность, устойчивое положение… По сути дела, мы лишены элементарных, естественных человеческих радостей и удобств…

— Не надо грустить… Все еще впереди… Нужно ждать и надеяться…

— Сколько можно ждать?.. Годы проходят, а мы все надеемся, ждем…

— Мы сами взвалили себе на плечи эту ношу. Никто не заставлял нас брать на себя ответственность за будущее нашей родины, за будущее истории…

— Этим можно утешаться?

— В этом нужно видеть надежду.

— Жестокая штука история, Вера, не так ли?

— И, тем не менее, мы вмешались в нее. Назад хода нет.

— Не слишком ли резво бросились мы вносить поправки в историю?

— He говорите так… Это не лучшие ваши слова.

— Вы правы. Минута слабости… Надо верить Вере?

— Да, надо верить…

— Вера, Верочка!.. Она родила, она родила!

— Ну, слава богу…

— Я счастлив, Верочка!

— Кто же родился? Мальчик?

— Нет, опять девочка… Я поеду в Женеву, я обязан ехать… Там сейчас Аксельрод, он дежурил в больнице… Вы представляете — Павел все бросил и помчался в Женеву…

— Только будьте осторожнее, Жорж, прошу вас…

— Ну, как там, что там?.. Как Роза, как малышка?

— …

— Жорж, да не молчите же вы ради бога!

— Все очень плохо… Роды были ужасные… Ребенок слаб, Роза в тяжелейшем состоянии… Мне дали пробыть около них всего один день… Полиция ходила по пятам…

— Какие сволочи!

— Роза была почти при смерти… У нее жуткое истощение… Нужны лекарства, продукты и деньги… Деньги, деньги, деньги! Если бы не Аксельрод, я сошел бы с ума, Павел отдал все, что у него было…

— Жорж, Кравчинский пишет, что Лафарг зовет нас на марксистский конгресс в Париже.

— Вера, а кого мы будем представлять на конгрессе?

— Русскую социал-демократию, разумеется.

— Но ни одна организация рабочих в России не уполномочивала нас. Мы не можем быть самозванцами.

— Сергей уверяет, что наша группа соответствует требованиям конгресса: мы издаем орган научного социализма — «Социал-демократ», находимся в связи с рабочими кружками в России, в которых изучают изданную нами литературу, которые одобряют нашу программу и разделяют наши взгляды.

— Но мы же формально никем не избраны на конгресс.

— Только формально. В силу специфических русских условий…

— Опять специфические русские условия!

— …но по существу мы являемся такими же представителями русских рабочих, как Лафарг и Жюль Гед французских, а Бебель и Либкнехт — немецких.

— Кто же должен ехать от нас в Париж?

— Естественно, вы и Аксельрод.

— Нет, нет, я никуда не поеду… Роза изнемогает от послеродовой болезни, маленькая слабеет с каждым днем… И нет никаких денег! Даже на дорогу до Парижа!

— Предположим, на билет до Парижа мы наскребем…

— А обратно?

— Отправит Лафарг. Как устроитель конгресса.

— Господи, до чего же все-таки нищенская и воистину люмпенская организация это «Освобождение труда»!

— Вот подлинные слова Кравчинского: если бы здоровье позволило Жоржу приехать в Париж, он произвел бы очень хорошее впечатление и не посрамил русского имени.

— Нет, я все равно не поеду. Это было бы предательством по отношению к Розе и детям, особенно к маленькой… Я могу потерять их…

— А по отношению к русским рабочим?..

— …

— По отношению к сотням и тысячам русских пролетариев, которые ждут освобождения своего труда от ига капитала?.. Зачем же было тогда затеваться и принимать название «Освобождение труда»?.. Зачем ушел в могилу Вася Игнатов, отдав свои деньги вместо лечения на нашу типографию, пожертвовав собой?.. Зачем на каторге Дейч?.. Зачем вытряхнул из карманов последние копейки слепой Кулябко-Корецкий на издание нашего сборника?

— …

— Жорж, в конце концов вы не хуже меня знаете, что главным инициатором конгресса является сам Фридрих Энгельс… И вы понимаете, какое значение придает Энгельс парижской встрече всех европейских марксистов… Так неужели вы думаете, что старику не приятно будет услышать с трибуны конгресса именно русского марксиста?

— Вера, я еду… Хотя моей семье эта поездка может обойтись очень и очень дорого…

Париж праздновал столетнюю годовщину со дня взятия Бастилии. С феерической щедростью и фантазией город был украшен цветами и флагами. Повсюду — на Елисейских полях, на Больших бульварах, набережных Сены, в Латинском квартале, Люксембургском саду, Тюильри — ходили, пели, улыбались, смеялись тысячи нарядно и торжественно одетых, ликующих парижан.