Алексей Югов - Шатровы

Доктор Шатров первым поднялся со своего кресла. Кошанский попридержал его:

— Постойте, постойте, Ника! А чем же вы все-таки объясните нам это пагубное и для России и — что ж скрывать? — для династии влияние этого страшного человека? Вот вы его наблюдали долго, вдумывались в эту личность…

Никите явно был неприятен этот вопрос. Но, к его большому удовольствию, трое из его слушателей, один за другим, хотя и каждый по своему, опередили его ответом.

Отец Василий, возведя очи горе, проговорил взволнованно:

— Я, господа, пастырь, священник перед престолом всевышнего. Судите меня, как хотите, но я сие наваждение объясняю просто: попущение господне над Россиею, а он, Распутин, сей якобы простец обличием, по существу есть антихрист.

Кошанский пошутил:

— Полноте, отец Василий! Гришка Распутин — антихрист? Много чести: разве что кучерантихриста!

Вторым прогудел Сычов:

— А я отнюдь не просто объясняю: почему, скажите мне, господа, масоны на своем Брюссельском конгрессе столь сильно интересовались Распутиным?

Кошанский только потряс головой и с тихим смехом отвернулся: безнадежен, мол!

Третьим отозвался Кедров:

— А я, господа, быть может, проще всех смотрю на все, что там, в Царском и в Питере, происходит: рыба с головы тухнет!

За послеобеденным чаем собрались одни только старшие: остальных, даже Раису и Никиту, уговорил-таки поехать на лодке Сергей. Лесничиху с ними не отпустил муж.

Все еще под хмельком, юнец был настойчив:

— Ну поедемте с нами, Елена Федоровна! Ну что вы тут будете делать? Такой зной, а там, на Тоболе, э-эх! Мы плаваем всегда до бора, до большой излучины. Ваш ведь бор! А от воды такой прохладой веет! Опустишь руку в воду, поплещешь, побулькаешь, умоешь лицо — и все равно что искупался! А камыши… а река… Эх, почему я не Гоголь! Чуден Тобол при тихой погоде! Поедемте, Елена Федоровна. Я дам вам руль…

Лесничиха заалелась. Пожала плечами. Оглянулась на мужа — с какой-то жалостной, полудетской улыбкой.

— Поедем, Сеня?

Семен Андреевич передернул кончиком сухого, казачьего носа, засмотрел в сторону — преувеличенно равнодушно:

— Тебяприглашает… молодой человек — ты и решай!

Все было ясно:

— Нет уж, Сережа, мы не поедем. Покатайтесь одни. Вас и так много.

— Вы что — боитесь, что наша лодка не выдержит? Да она двадцать пять человек поднимает.

Брата поддержал Володя:

— Вы знаете, какое у нее водоизмещение?

— Нет, нет, поезжайте. Спасибо.

И отошла.

Сергей скрежетнул зубами. И явно для лесничего, с презрением бросил:

— «Домострой» чертов… и это в наш век!

Стремительно повернулся и с дробным грохотом каблуков сбежал по ступеням веранды.

Лесничий беззвучно смеялся ему вслед. Ехидствовал.

Все уже сидели за чайным столом, как вдруг из прихожей, звяцая шпорами, подкручивая одной рукой и без того в ниточку пряденный ус, а другой слегка придерживая шашку, выпячивая в белоснежном кителе грудь, осанисто вступил в столовую становой пристав Иван Иванович Пучеглазов.

По лицу хозяина прошла легкая, мгновенная гримаса: словно бы уксусу нечаянно отведал.

Однако с непременным возгласом радушия и гостеприимства: — О! Дорогой наш Иван Иванович! — Шатров поднялся из-за стола, приветствуя гостя.

Становой зычно приветствовал всех:

— Здравия желаю, господа! Мир честной компании. Душевно приветствую дорогую именинницу! Арсению Тихоновичу! — Он приложил руку к сердцу.

Затем галантно, с замашками старого вояки, подошел к ручке именинницы, расправив усы, приложился, звякнул шпорами.

Долго тряс руку Шатрову, обеими руками. Смотрел на него увлажненным оком.

Когда же уселся, и выпил заздравную стопку шустовского коньяку, и стал закусывать, Арсений Тихонович спросил его с хозяйской радушной укоризной:

— Что ж вы на этот раз с запозданием, дорогой Иван Иванович? А я вас даже и встретить не вышел: привык, знаете, что ваши певучие, валдайские, за версту о вашем прибытии звоном весть подают. А сегодня — без колокольчиков.

Прожевав кусок семги с лимоном, пройдясь по усам блистающей белизною салфеткой и крякнув, становой пристав с добродушно-плутоватой хрипотцой ответил, прекрасно зная, что Шатров ему не поверит:

— Да, да, отпираться не стану: люблю сей дар Валдая под дугой, люблю! Они у меня музыкально подобраны, по слуху, а не так, чтобы просто, как другие ездят: лишь бы с колокольчиками, звякают, мол, и ладно. Нет! Да вы и сами, дорогой Арсений Тихонович, как-то изволили осмотреть и помните? — прочли еще вслух надпись отлитую: «Купи, денег не жалей, со мной ездить веселей!» Их так и выпускают на заводе, с такой надписью…

— Так что же? Или сегодня не на своих прибыли лошадках?

— Нет, на своих. На каурых. Но колокольцы велел кучеру завязать, чтобы не звякали: утомили! Я к вам — после дальнего объезда… Утомили!

И снова склонил к закускам большую лысую голову. Прислуга Шатровых так и звала его заочно — Лысан: «Ой, колокольчики слыхать, Лысан к нам едет!..»

Да! Велел завязать колокольчики, забыл только добавить, что сделал это не далее версты от шатровской мельницы!

Пока Ольга Александровна потчевала вновь прибывшего гостя и управляла чайным застольем, Шатров успел улучить мгновение — подать тайный знак Кедрову. Тот незаметно вышел из-за стола. В гостиной хозяин успел шепнуть ему:

— Это неспроста — с подвязанными колокольцами! Надо быть начеку. Если опасность близка, я велю немедленно для тебя заложить пару и чтобы стояла наготове, на заднем дворе. Чуть что — садом, под берегом, мимо бани — там тебя никто не увидит, — задние ворота настежь, садись и — в город! А там уж знаешь — у кого. В городском нашем дому, я думаю, не безопасно: придут с обыском. Шатров Шатровым, а что я с девятьсот пятого поднадзорным у них считался — это они помнят! «Без колокольчиков, утомили» — ишь ты, старый лис! Конечно, пронюхал о чем-то! Ну, ничего: Лысана нашего я не очень опасаюсь: он у меня на золотом кукане ходит!

Хозяин скоро вернулся к гостям.

После чая, совмещенного для него с роскошным именинным обедом, опоздавший гость изъявил хозяину непременное и неотложное желание «подышать на лоне природы, а вернее отдышаться», — так сострил он, похлопав себя по животу.

И хозяин понял: они вышли только вдвоем.

Шатров захватил с собою ящик с сигарами. Они уселись в азиатски раскрашенной многоугольной беседке, над самым Тоболом. Сквозь лениво покоящуюся листву тополей сверкала река. Доносился большой отрадный шум вешняков.

Становой закурил.

— О! Гавана? Давненько не баловался такой роскошью! И откуда ты их берешь, Арсений Тихонович? И в Кургане ни за какие деньги не достанешь.

Шатров, улыбаясь, возразил: