Торнтон Уайлдер - Мост короля Людовика Святого. Мартовские иды. День восьмой

Пауза. Дьякон опустил глаза. Своей палкой он поддел угол коврика у себя под ногами, приоткрыв на миг путаницу узлов и незакрепленных нитей.

— Может ли быть, что ваша семья отмечена знаком? Может ли быть, что среди ваших потомков явится новый Мессия — завтра или через сотни лет? Что уже назревают предвестия этого? Ваш отец выстрелил из ружья; человек, находившийся близ него, упал мертвым, но ваш отец не убивал этого человека» Непостижимо. Ваш отец и пальцем не шевельнул, чтобы спастись, однако он был спасен. Непостижимо. Ваш отец говорил, что у него не было друзей, однако друзья спасли его. Ваша мать не выходила из дому после случившегося; у нее не было денег; несчастье ошеломило ее. Но дитя, никогда не державшее в руках долларовой бумажки, не дало погибнуть семье. Непостижимо, а? Ваша прабабушка обратилась к вам из могилы, через вашего отца. Отец ваш был прав, когда писал: нет счастья, равного сознанию того, что в общем переплетении судеб, подчиненном замыслу божьему, тебе назначена своя роль. — Он снова указал рукой на Коултаун. — Там бродят во мраке. Если бы нам потребовалось описать ад, мы сказали бы, что это место, где нет надежды и где ничто не может измениться: рождение, вскармливание, размножение и смерть — все повторяется словно на огромном вертящемся колесе. Есть такая муха — она живет, откладывает яйца и умирает — все за один день, — и от нее не остается ничего.

Он поднял голову и многозначительно посмотрел в глаза Роджеру.

— Может ли быть, что именно этой стране суждена такая великая участь — этой стране, причинившей столько зла моим предкам? Пути господни неисповедимы. Я не берусь ответить на все эти вопросы.

Он взял письмо Джона Эшли и вложил его в Библию.

— Возможно, я заблуждаюсь. Возможно, я повинен в грехе нетерпения. Я читал, что людям, которые умирают от голода и жажды в пустыне, мерещатся источники и фруктовые деревья. Вы об этом читали?

— Да, Дьякон.

— Вы знаете, как называются эти ложные надежды?

— Миражи, Дьякон.

— Возможно, и эта семья, и эта Америка — миражи моих старых глаз. Или моего нетерпения. Есть другие страны и другие «родословные древа», о которых я ничего не знаю. Достаточно четырех или пяти таких за пять тысяч лет, чтобы поселить надежду… Я показал вам письмо вашего отца не для того, чтобы наставить вас словами совета, ободрения или порицания, мистер Эшли, а для того, чтобы в этот великий час разделить с вами радость торжества. Благодарю вас за ваш приход.

Спустилась тьма. Миновав последний дом поселка, Роджер бегом побежал вниз. Он спотыкался; он падал; он пел. За ужином он внимательно вглядывался в лица своих домашних и обитателей пансиона. Он недавно читал Лукреция; кто еще здесь знает об «огненной ограде мира»? Мисс Дубкова, подумал он. Софи видела ее, но, пожалуй, не видит больше. Доктор Гиллиз, возможно, тоже.

После ужина он напомнил матери о своем обещании погулять с Констанс и зайти в «Сент-Киттс».

— Постой, — сказала она и принесла коробку со своими знаменитыми имбирными пряниками и марципанами.

— Куда ты хочешь пойти, Конни?

— Мне больше всего нравится на Главной улице.

Они четыре раза прошли улицу из конца в конец. Конни сказала, что ей разрешают ходить по ягоды, но на Главной улице она обещала не показываться. Она рассказала ему обо всех, с кем познакомилась на фермах и в хижинах на склоне горы.

— Я про это ничего маме не говорила. Многие из этих людей старые и больные. Многие не очень счастливы. Они не очень хорошо обращаются со своими детьми.

— Семья Беллов счастлива.

— К ним я не хожу. Там нет ягод. И потом меня больше интересуют люди, которые не очень счастливы и не очень приятны.

Глаза ее скользнули по его лицу, она улыбнулась какой-то виноватой, но лукавой улыбкой.

— А ты счастлива, Конни?

— Пожалуй, да.

— Назови мне три вещи, которых тебе хотелось бы больше всего на свете.

Она задумалась.

— А можно четыре?

— Можно.

— Хочу, чтобы вернулся папа. Хочу жить недалеко от тебя. Хочу учиться в школе. И знать… знать сотни и тысячи людей во всем мире.

— Хорошо. А теперь я открою тебе одну тайну.

Роджер помнил, что куклы и тайны играют важную роль в жизни девочек. Он рассказал ей о деньгах, полученных за изобретения отца. На эти деньги ее и Энн Лансинг пошлют учиться в колледж. Он постарается найти колледж поближе к своему дому. Он сказал ей, что широко известные имена Сколастики и Бервина Эшли непременно заставят откликнуться их отца.

— А зачем тебе знать такое множество людей?

— У меня есть список людей, которых я знаю. Всего сто четыре человека. Это не считая тех, кто живет в пансионе. Их я записываю отдельно — тех, с кем только здороваюсь, когда подаю им на стол или убираю их комнаты. Я думаю о людях — а ты нет? — а чем больше людей знаешь, тем лучше о них думаешь. Роджер, можно я задам тебе несколько вопросов?

— Конечно, можно, Конни. Валяй.

Какие вопросы! Где больше счастливых людей — в таком большом городе, как Чикаго, или в Коултауне? Верно ли, что мужчины, как правило, счастливее женщин? Бывают ли счастливы девушки, которые не вышли замуж? Очень ли грустно, когда кто-то умирает? Верно ли, что не очень хорошо — и даже вовсе плохо — родиться девочкой?

— Знаешь что, Конни? Ты пиши мне по четвергам и в каждом письме задавай пять вопросов. А по воскресеньям я буду тебе отвечать.

— Можно я задам еще только один вопрос?

— Можно.

— Изменяются ли люди, когда вырастают?

— Конечно! Разве я не изменился? И Лили тоже изменилась — ты ведь помнишь, что раньше она никого и ничего не замечала кругом. Сегодня я убедился, что твоя лучшая подруга Энн Лансинг тоже изменилась.

— Разве?

— Я сейчас собираюсь навестить Лансингов. Хочешь, пойдем туда вместе?

— Еще бы, Роджер!

— Прекрасно! Только ты отойди куда-нибудь в сторонку и поболтай с Энн, а мне надо поговорить с ее мамой. И я открою тебе еще одну тайну: они сегодня узнали что-то очень плохое — почти такое же плохое, как мы, когда папа… ну, да ты сама знаешь!

Они подошли к воротам «Сент-Киттса». Конни вдруг обняла брата и воскликнула:

— Я тебя люблю! Я тебя люблю! Я тебя люблю!

Роджер приподнял ее с земли и сказал:

— Мы еще долго будем любить друг друга.

Из тени густого тиса вышла им навстречу Фелиситэ. Она поцеловала Констанс. Роджеру она шепнула:

— Джордж уехал. Он все рассказал мисс Дубковой. Он написал все как было.

— А твоя мама?

— Я теперь поняла, что она уже давно все знает.

Они вошли в дом.

— Конни, — сказал Роджер, — отдай миссис Лансинг печенье.

Юстэйсия вся сияла от радости.

— Милый Роджер! Милая Конни!

Констанс сказала:

— Это вам от мамы с пожеланием веселого рождества.