Ирина Даневская - Битва за Францию

Сегодня она была ослепительна, заботы не сковали маской надменности её прекрасное лицо, и оно выглядело как никогда беззаботным и весёлым. Генриетта со вздохом оглядела свой парадный туалет — роскошное ярко-красное бархатное платье с золотым шитьём и каскадом золотистых кружев, драгоценное рубиновое ожерелье. Сегодня ей хотелось выглядеть отнюдь не грозной монархиней, а пленять и очаровывать всех и вся, но в такой торжественный день без помпы было никак не обойтись. А ещё и утомительная церемония одевания! Обычно Генриетта обходилась помощью двух-трёх прислужниц, но сегодня этикет предусматривал присутствие полного штата фрейлин, которые словно соревновались друг с дружкой в церемонности и медлительности.

Но в конце концов её мучения закончились, и Генриетта, наотрез отказавшись от тяжёлого головного убора, приказала уложить волосы задорными локонами, перевитыми жемчужными нитками.

Можно было идти получать поздравления. Их оказалось такое множество, что радость от множества больших и маленьких сюрпризов уступила место скрытому раздражению от бесконечного мелькания лиц, драгоценностей, нарядов, а поздравительные речи мало-помалу слились в один однообразный гул.

— Джордж Вилльерс, герцог Бэкингемский! — объявил распорядитель.

Усилием воли Генриетта стряхнула оцепенение и заставила себя приветливо улыбнуться министру.

Бэкингем был как всегда великолепен. Придворные щёголи, как обычно, принялись обсуждать модные детали его туалета, дамы — призывно улыбаться, а герцог, не обращая внимания ни на тех, ни на других, склонился в грациозном поклоне перед королевой.

— Ваше Величество, — произнёс он, — у вас нет более верного подданного, чем я. В день вашего рождения позвольте мне поздравить вас и уверить в своей безграничной преданности.

Он сделал знак пажу, и тот, опустившись на колени, открыл драгоценный ларец сандалового дерева, где на парчовой подушке лежало нечто ослепительное. Вздох восхищения эхом прокатился по залу. Бэкингем впился глазами в лицо Генриетты, пытаясь разглядеть впечатление, произведённое подарком. Её широко раскрытые глаза, приоткрытый в полуулыбке рот, видимое изумление — всё говорило о том, что замысел герцога удался.

Драгоценное ожерелье из огромных сапфиров и бриллиантов, изготовленное личным ювелиром герцога, который по уровню мастерства превосходил даже королевского, было истинным шедевром ювелирного искусства. Оно обошлось Бэкингему в четырнадцать тысяч фунтов — огромную сумму, но оно стоило этих денег. Четыре больших фиалково-синих сапфира-близнеца в бриллиантовой оправе сияли в центре, а двадцать пять сапфиров помельче, вместе с множеством крупных и мелких бриллиантов, образовали собою драгоценную сетку, предназначенную обнимать самую прекрасную в мире шею. Всё это великолепие излучало немыслимое переливчатое сияние и было предназначено удивлять, ослеплять, ошеломлять всех и вся, а главное, ту женщину, которой оно и предназначалось.

Прошло довольно много времени, прежде чем Её Величество с видимым усилием оторвала взгляд от соблазнительного украшения и смогла поблагодарить герцога за подарок. В эту минуту её глаза сияли ярче драгоценных камней, а герцог, слушая всеобщие восторги с напускным безразличием, наконец-то смог поздравить себя с удачным финансовым вложением.

А вечером, собираясь на бал, Генриетта долго раздумывала, не решаясь надеть ожерелье. Но по роковой случайности или же замыслу герцога, оно восхитительно подходило к специально сшитому по этому поводу наряду. Платье, цвета небесной лазури, с глубоким декольте, и алмазной отделкой, выгодно подчёркивало красоту королевы, и, всё-таки сердцем чуя подвох, перебрав все драгоценности, Генриетта не решалась сделать такой естественный выбор.

— Ваше Величество, — её задумчивость прервал голос гвардейца, — его светлость, герцог Бэкингемский, просит вас о немедленной личной аудиенции.

— Сейчас? — удивилась королева, с тревогой прислушиваясь к необъяснимому сердечному трепету, но, окинув взглядом лукавые лица фрейлин, решилась.

— Пригласите милорда герцога, — ответила она дежурному офицеру и отпустила придворных дам.

Вошёл Бэкингем. Он был уже одет для бала, и опять по какому-то совпадению, его богатый лазоревый костюм удивительно гармонировал с нарядом королевы. Сам же герцог показался ей как никогда красивым.

— Вы не совсем вовремя, милорд, — Генриетта попыталась скрыть замешательство, произведённое этим открытием, но это ей плохо удалось.

— Совсем наоборот, — лукаво улыбнулся Джордж, скользнув взглядом по её обнажённой шее. — Я предполагал, что вы не решитесь его надеть.

— Какого дьявола вы преподнесли мне ТАКОЙ подарок?! — взорвалась Генриетта.

— А мне показалось, что он вам понравился, — с самым сокрушённым видом произнёс герцог. — Умоляю простить меня, моя королева, в следующий раз я преподнесу вам что-нибудь более ценное.

— Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать, — отпарировала Генриетта.

— Но ведь подарить его другой даме... хотя бы и моей жене, было бы кощунством! Украшения обязаны подчёркивать прелести своей обладательницы, а не затмевать их.

Говоря всё это, Бэкингем достал из футляра ожерелье, и на мгновение потупил взгляд, машинально перебирая камни.

— Так что, моя королева, я признаюсь вам, что являюсь эстетом, который желает созерцать красоту, любоваться ею, а иногда и создавать.

Он неожиданно поднял голову и теперь пытливо вглядывался в её глаза. Потом уверенно улыбнулся и решительно надел ожерелье на шею Генриетте. Его пальцы скользнули по её груди, распрямляя драгоценный блеск. От неожиданности Её Величество не смогла помешать ему и молчала, запутавшись в собственных чувствах.

Герцог отошёл в сторону, дав королеве возможность рассмотреть себя в зеркале. Генриетта застыла, ошеломлённо рассматривая чудное виденье, а он, молча поклонившись, неожиданно исчез в полной уверенности, что продолжит наслаждаться этой красотой на балу.

Так и случилось. Ещё некоторое время придворные сплетницы обсуждали удивительный подарок, впрочем, не переходя границ пристойности. Чарльз Английский оценил внимание к супруге как уважение к монаршей власти, и единственный, кто во всём происходящем увидел нечто больше, был лорд Бристоль, последняя интрига которого с треском провалилась из-за неожиданной сонливости графа в покоях королевы. Джон Дигби был не настолько легковерен, чтобы приписать это досадное происшествие случайному совпадению. И пока он, рискуя свернуть себе шею, наблюдал то за Бэкингемом, то за Генриеттой, они словно для того, чтобы облегчить ему задачу, объединились в танце. Их движения были столь естественны и грациозны, что прочие танцоры, боясь конкуренции, окружили пару плотным кольцом, любуясь захватывающим зрелищем. Бристоль тоже подошёл ближе, правда, привлекло его не искусство Терпсихоры, а желание подслушать оживлённый разговор между герцогом и королевой, который слишком выбивался из плавного темпа аллеманды.