Ирина Сукневич - Битва на поле Куликовом

ПИОНЕР — ЗНАЧИТ ПЕРВЫЙ

О тех, кто первым ступил на неизведанные земли,

О мужественных людях — революционерах,

Кто в мир пришел, чтоб сделать его лучше.

О тех, кто проторил пути в науке и искусстве,

Кто с детства был настойчивым в стремленьях

И беззаветно к цели шел своей.

В 1359 году в Москве умер великий князь Иван Иванович. Похоронили его в церкви святого архангела Михаила рядом с отцом, прозванным Калитой, и братом Семеоном, получившим за непокладистость и своеволие прозвище Гордый. Ивана Ивановича величали «красным», то бишь красивым. И боле ничем не был славен усопший.

Кто теперь на великое княжение сядет? Многие князья русские зарятся на заветный престол.

Знают бояре знатные, купцы и народ московский: был великий князь Иван Иванович в большой дружбе с митрополитом. И совет с ним держал по делам княжеским, и мысли поверял тайные.

Известно: мудростью славится Алексий и настойчивостью в достижении цели поставленной. Должно быть, посему его и назначил опекуном своего старшего сына Дмитрия великий князь в последние дни своей жизни.

Вот ведь судьба, к власти возносящая! Давно ли из разоренного татарами Чернигова бежал в Москву отец Алексия, боярин Федор Бяконт, бить челом московскому князю Даниилу Александровичу, просить службы, а умысел известный: надеялся боярин, как и иные переселенцы, обрести в Москве покой, спрятаться от татар в окруженном дремучими лесами городе. И обласкан был московским князем, ко двору пришелся Федор Бяконт. А когда появился у него первенец, нареченный Елевферием, стал его крестным отцом сын Даниила Александровича Иван, будущий Калита. Когда возмужал отрок, решили Елевферия сделать митрополитом: умен, набожен, в книжной премудрости преуспел, широко мыслит — не токмо о своих заботах печется, о печалях земли русской скорбит.

Нужен Руси свой митрополит. Посланцам константинопольского патриарха чужды русские беды, заботы.

Вот и постригли двадцатилетнего Елевферия в монахи, нарекли Алексием. Надеялись видеть великокняжескую Москву и стольным градом православной веры.

И не обманулись в ожиданиях. Ратует митрополит за единение земель русских во имя защиты единства русской церкви.

Нет человека более достойного для опеки малолетнего князя.

Жарко натоплено в митрополичьих палатах. Но не от жары разомлел Алексий. Дела церковные, заботы великокняжеские утомили его за день. После скромной трапезы ходит Алексий по своим палатам, шаги быстрые, что у мирян, мысли торопливые. Трудно усмирить беспокойство, обуявшее его томление духа. Тяжко дышит, словно воздуха не хватает.

Спать надо: утро вечера мудренее. Помолился, лег на жесткое ложе.

И снится Алексию… И вроде бы даже не снится, а наяву все: где-то рядом великий князь Иван Иванович, только увидеть невозможно. И слышит митрополит княжеский голос:

— Во имя отца и сына и святого духа. Я, грешный, ничтожный раб божий, Иван Иванович, никем не принуждаем, в здравом своем уме, в полном здоровье, на случай, если бог что решит о моей жизни, даю завещание своим сыновьям, братаничу — племяннику моему, князю Володимеру и княгине моей…

«Проснуться бы», — думает во сне Алексий.

И снится ему, что и впрямь проснулся, глаза открыть надобно, а они не открываются… Встать, встать с ложа, но руки и ноги неподвижны, тело будто чужое, не повинуется воле. Напрягая все силы, он, как ему чудилось, открывает тяжелые веки… В опочивальне полутьма. Светится привычно лампадка. И снова смежаются веки, сами, не удержать их свинцовой тяжести. А княжеский голос звучит рядом, из призрачной тьмы:

— Приказываю отчину свою Москву сынам моим, князю Дмитрию и князю Ивану, а князю Володимеру — третью часть доходов с нее.

Теперь проснулся митрополит Алексий. Быстро поднялся, торопливо осенил себя крестным знамением. Ночь еще, чернота… Алексий подошел к божнице, перед которой мерцали лампады, и трепетные язычки пламени отражались в драгоценных камнях на окладах икон. Митрополит опустился на колени, и тихая, страстная молитва наполнила опочивальню, молитва об успокоении души усопшего великого князя Ивана Ивановича.

…Уже и утро серым светом заглянуло в оконца. Не до сна теперь. Думы о девятилетнем Дмитрии, коего надлежит ему, митрополиту всея Руси, сделать великим князем, не дают Алексию покоя.

Знал митрополит: сильные у малолетнего московского князя супротивники. Михаил тверской, князья суздальско-нижегородские, Олег рязанский — они главная помеха на пути Дмитрия к великому престолу.

Разгоняли сон митрополита думы и о том, как объединить Русь под началом Дмитрия. Тяжко будет. Ведь нет ничего дороже иным князьям их удельной независимости.

Раздоры на русской земле между князьми, спор, порой кровавый, распри делают Русь беззащитной перед полчищами татарскими.

Какой хитростью, какой силой избавиться от ига ордынского?

…Уже заалело в оконцах — вот-вот встанет солнышко. «Как-то там мои княжичи? — подумал митрополит. — Детский сон под утро крепкий».

Но не спали уже княжичи. Дмитрия ни свет ни заря разбудили голоса младших братьев. Открыл он глаза и увидел: двоюродный его брат Владимир расставляет на полу ярко раскрашенных коников, Иван к себе их тянет. Мальчики ссорятся.

Спрыгнул Дмитрий с высоких пуховиков, подошел к братьям:

— Вы чего тут? — спросил, как старший.

— Да-а-а… — затянул Иван. — Володимер говорит, что у меня кони ордынские, а сам я Щелкан. Не хочу!

— И я не буду Щелканом! — упрямо сказал Владимир.

Дмитрий посмотрел на двоюродного брата — был он на три года младше его. А Иван так совсем маленький, обижать его негоже. Как правильно, по справедливости рассудить?

— Пусть вот как будет, — сказал Дмитрий. — Глядите! — Он взял игрушечного всадника, сидящего верхом на широкогрудом коне. — Вот он, Щелкан!

Младшие братья рассмеялись: хитер наш Дмитрий!

— Ты, Володимер, — продолжал Дмитрий, — обратись в бесстрашного Дюдко, а вот здесь речка протекает. — И он указал на дальний угол комнаты.

Владимир быстро стянул с резной лавки ярко-синее сукно и побежал расстилать его в указанное Дмитрием место — вот вам и речка! Теперь надо кобылицу напоить. И мальчик повел коня на водопой.