Василий Кучерявенко - Перекоп ушел на Юг

— Это водяные часы. Их Датук подарил мне, — отозвался Бахирев.

Он развязал свой узел, недоуменно взял в руки детскую рукавичку, и лицо его озарила теплая улыбка.

— Да, как-то там, на западе? Вот узнал, что наступают наши, и так стало радостно… У меня дети на западе, — тихо проговорил кто-то в дальнем углу.

И при этих словах Бахирев вспомнил малайскую девочку Ласу с большими черными испуганными глазами с острова Большая Натуна, погибшую от пули японского офицера.

Бахирев посмотрел на говорившего, но ничего не сказал, а молча отвел взгляд на отпотевший борт, по которому струились, как слезы, блестящие капли. За бортом беспокойно шумела вода.

…Через несколько дней загремел отдаваемый якорь, послышался топот множества ног. Все замолчали, прислушиваясь. Пришли японцы, приказали жестами морякам: выходите наверх!

Корабль стоял на рейде. Вдали, на острове, виднелся город.

— Сянган! — узнал Погребной.

Корабль облепили со всех сторон китайские джонки.

Началась торговля рисом [17] Описываемый здесь эпизод относится к тем временам, когда в Китае еще царила власть помещиков и крупной буржуазии. . Японский боцман куль за кулем продавал рис. Поднялся гвалт, гортанный крик. Тут же стоял старший помощник капитана — низенький, толстый японец. В течение часа было продано, вероятно, тонн двести. После этого боцман подобрал мешочки с серебряными деньгами и ушел со своим старпомом в каюту.

Пароход снялся и, перейдя за остров, отшвартовался у Коулуна.

Моряки сидели на люке трюма и смотрели на пальмы, растущие рядами по улицам Сянгана, на гору Виктория. На реке виднелись джонки, сампаны. Японские офицеры и солдаты собрались, укатили на рикшах в увеселительные заведения.

Вскоре на пароход прибыл японский жандарм и прямо на палубе начал чинить расправу. Он кричал, а старший помощник капитана, униженно кланяясь, оправдывался перед жандармом. Разговор шел на японском языке, но смысл был ясен: о рисе и деньгах. Затем жандарм начал хлестать по щекам старпома методично, размеренно, не торопясь.

Старпом крикнул что-то боцману. Боцман, кланяясь, скрылся и тотчас принес полмешочка серебряных монет. Увидя серебро, жандарм пришел в ярость и начал хлестать уже боцмана по щекам, который тоже униженно кланялся, но молчал.

Видя, что от боцмана ничего не добьешься, японский жандарм вновь стал хлестать старшего помощника, пока тот опять не дал команду боцману. Боцман принес еще один мешочек серебра. Так продолжалось до тех пор, пока перед жандармом не оказалось три с половиной мешочка серебра — вся выручка. За всей этой сценой с ботдека спокойно наблюдал капитан парохода — высокий японец. Однако было заметно, что с каждым новым мешочком серебра, принесенным жандарму, лицо японского капитана все сильнее мрачнеет.

Убедившись, что больше ему не выколотить серебра, жандарм разделил деньги пополам, одну половину взял себе, другую небрежно толкнул ногой старпому и довольный удалился.

— Приемка судна властями окончилась, — пошутил Бакалов.

Моряки рассмеялись.

— Одни грабят завоеванные районы, другие — своих же воров, — сказал Бударин.

…Четвертого июля 1943 года пароход вошел в широкую желтую реку, протекающую среди низменных берегов. Буи наклонились по течению.

Вдали виднелся город с высокими домами — это был Шанхай. По реке плыли китайские джонки под прямыми парусами на бамбуковых реях, медленно двигались сампаны с целыми семьями.

Пароход отшвартовался у причала. Яркое солнце, зеленые деревья, желтые черепичные крыши с загнутыми углами, крики рикш, тягучая музыка, гром барабанов.

А на причале стоял, лоснясь лаком, советский автомобиль! Советский автомобиль, и рядом автобус с родным алым флажком на радиаторе! У автомобиля в светлом костюме прохаживался седоволосый человек. Он держал в руках шляпу. Моряки стояли, неотрывно глядя на алый, просвечиваемый солнцем флажок, и у многих на глазах блестели слезы.

И у седого человека, который ждал их у советской машины, губы сжались от волнения: он судорожно глотнул воздух. По взглядам изможденных моряков, одетых в лохмотья и босых, он понял, сколько они выстрадали…

Человек подошел к группе и сказал по-русски:

— Здравствуйте! Вы моряки с «Перекопа»? Я — советский консул.

Вместо ответа раздались всхлипывания женщин. У мужчин спазмы перехватили горло…

— Теперь не надо, теперь уже скоро домой, на Родину, поедете, — успокаивал их консул. — Кто из вас, товарищи, капитан Демидов и первый помощник Бударин?

Демидов и Бударин подошли к консулу.

— Все тут? — спросил он.

— Восемь человек убиты во время гибели судна. Остальные, несмотря на ранения, ожоги, болезни, все здесь.

— Хорошо, что сохранили людей… Знаю, жили коллективом, слухи о вас дошли до Австралии и стали известны нам. По всему было ясно, что где-то на островах живут советские моряки. Вероятнее всего — команда «Перекопа». Так оно и вышло…

И вот порт уже остался позади. Осталась могучая китайская река Янцзы и ее приток Хуанпу с бесчисленными джонками, сампанами, с целыми плавучими городками, в которых веками жила придавленная голодом и нуждой беднота. На левом берегу высились заводы и огромные серебристые бензиновые резервуары, на которых виднелись надписи американских, английских, французских и многих других нефтяных компаний, только китайских почти не было видно.

По улицам, пестро освещенным покачивающимися разноцветными бумажными фонариками, которые бросали светлые блики на спешащую толпу, бежали рикши. В легких колясках высокомерно восседали иностранцы, китайские богачи в черных или белых шелковых халатах. И для этих богачей в магазинах со светящимися иероглифами на вывесках были и виноград, и яблоки, и бананы, и серебро, и золото, и ткани, и чудесно расписанный фарфор.

Проехали двухпролетный мост. Потянулась чуть изогнутая набережная реки Сучжоу, застроенная громоздкими домами с двадцатиэтажной гостиницей «Дэ-ся», потом показался тяжеловесный массивный почтамт. И вот машины остановились. Среди зелени виднелось строгое здание с балконом и алым флагом над высокой башенкой. Советское консульство!..

Несколько часов ушло на то, чтобы моряки смогли помыться, побриться. После почти двух лет жизни на острове Натуна, после скитаний по японским тюрьмам приятно было вновь надеть привычную, чистую одежду, хорошую, удобную обувь, почувствовать себя человеком в уюте консульского помещения.