Василий Кучерявенко - Перекоп ушел на Юг

— А где он? — не скрывая волнения, спросил Александр Африканович.

— Он в комнате, мы вас проводим, мы же его все знаем.

И Демидов ускорил шаг, а за ним поспешили и ребята.

— А вот и наша заведующая! — крикнули детдомовцы.

Александр Африканович поздоровался, назвал себя,

— Вот и хорошо, и еще у одного, значит, у Вадика, нашелся отец. Вы знаете как это хорошо! Ведь ребята все-все верят, что, как окончится война, так за многими приедут родители. И каждый такой приезд для всех нас— событие. Сейчас ребята проводят вас к Вадиму.

Демидов чувствовал себя счастливейшим человеком: через несколько минут он увидит своего сына. Сердце его замирало, и все труднее было сдерживать волнение.

И вот открылась дверь, и на одной из кроваток Александр Африканович увидел — в белой рубашке, под зеленым одеялом лежал черноглазый мальчик. И, прежде чем узнать, он чутьем угадал, что это и есть его сын.

Мальчик, такой же круглолицый, как отец, бледный, с широко открытыми глазами, пристально смотрел на капитана, а по щекам текли слезы. И вдруг он вскочил, смеясь и плача, крикнул:

— Мой папа! Я же знал, я же знал, я всегда знал, что он приедет, папа… — И Вадим бросился на шею отца и повис, прильнув к его груди и крепко сжимая худенькими ручками его шею. — Я так ждал тебя!.. Я всегда знал, что ты приедешь…

Демидов не в силах был произнести ни слова. Он гладил сынишку по головке, худеньким плечикам и спинке. У него тоже текли по щекам слезы. Замирало сердце, перехватывало дыхание. А вокруг стояли ребятишки, и их переполняла радость за счастье маленького товарища.

— Ну хватит, сынок, я ведь с тобой; теперь я ни за что не оставлю тебя одного. Нас теперь всего двое осталось. — И он хотел было добавить: «Ведь это все, что осталось у меня», а сказал другое: — Ты же парень, ипритом Демидов. Вот двое и есть нас, Демидовых, а это что-то значит!..

— Папа, какой же ты!.. Я тоже буду учиться, чтобы стать моряком, как ты…

…Вадим и его товарищи водили Александра Африкановича во все свои заветные уголки, показывали лес, поляны, реку. А сколько их у ребят, таких мест!..

— Папа, задержимся на денек, — просил Вадим.

— Нет, сынок, едем! Война, и нам пора к месту пришвартовываться, помогать, чтобы скорее война кончилась, чтобы все дети нашли своих родителей и все люди поняли, что самая большая любовь у каждого из нас — это любовь к семье, к людям, ко всему, что всем нам так дорого.

Однажды, осенью 1960 года, во Владивостоке, на квартире Ильи Бахирева, собрались моряки-перекопцы. Многие из них стали теперь капитанами, штурманами, механиками.

Из окна квартиры открывался чудесный вид на бухту Золотой Рог. Порт жил своей постоянной кипучей жизнью. У причалов высились белые громадины, пассажирские суда «Ильич», «Советский Союз», «Азия», «Русь», «Сибирь»; швартовался загруженный до ватерлинии пароход «Родина». А в море уходил новый пароход, на гафеле которого гордо реял алый флаг. И назывался этот пароход «Перекоп».

— Живет, плавает «Перекоп»! Прав был Бударин, когда говорил, что будет плавать новый «Перекоп»! — воскликнул Бахирев.

И все вспомнили давно пережитое.

На столе лежала отполированная скорлупа кокосового ореха с дырочками — малайские водяные часы, подарок Датука.

Моряки помянули добрым словом старшего механика Погребного, который погиб на торпедированном «Трансбалте», Бударина, тоже трагически погибшего… Вспомнили капитана Демидова — он плавает теперь уже где-то на Балтике. Там же, под Ригой, плавает механиком Баранов, бывший третий механик, что выбивал надпись на скале острова Большая Натуна. Радченко, старший механик, и Плиско, начальник рации, в этом году за хорошую работу в первые годы семилетки награждены орденами. Объявился и Ян Рихард — живет в свободной Чехословакии. Он уехал с Борнео, потому что японцы сожгли его дом, мстя ему за то, что он помогал русским морякам. До самой победы над милитаристской Японией Ян сидел в тюрьме. Советское правительство оказало ему содействие. Добрые дела, сделанные людям, как известно, не забываются.

Обо всех моряках переговорили, вспомнили всех товарищей, приветливых малайцев: Датука, Русена, Амира, всех добрых и трудолюбивых островитян, ставших верными друзьями перекопцев. Припомнилась и жизнь на Большой Натуне: хижина в джунглях, где пробыли много-много месяцев, ливни, коралловые отмели, поход на малайских судах, штормовые ночи во время этого похода, японские лагеря…

— А мальчику, сыну Пулунгула, теперь уже за пятнадцать лет, — вздохнул Бахирев. — Если бы он жил у нас, ходил бы в школу. И, наверное, те из наших друзей малайцев, кто живы, сейчас борются за свою новую жизнь. Многое в мире изменилось; и у малайцев не все по-старому. Теперь они увидели зарю новой жизни… [18] В 1961 году во Владивостоке гостили индонезийские моряки. Встретясь с Андриановым, они разговорились о Большой Натуне. Оказалось, что на острове помнят об экипаже «Перекопа».

…Пароход «Перекоп», выйдя в пролив Босфор Восточный, взял курс на север, оставляя за кормой белеющую полосу. А море тихо дышало, и на берег, усыпанный галькой, шурша, набегала прозрачная волна, пронизанная солнечными лучами.

Владивосток — Малеевка 1955–1961 гг.

Переборки — стены кают; подволок — потолок.

Аргонавты — небольшие головоногие моллюски, по своему строению близкие к осьминогу; задние две ноги аргонавтов расширены в виде паруса; живут в тончайших раковинах, по виду напоминающих кораблик.

Кочережки — так в шутку моряки называют между собой кочегаров

Засуричить — покрасить суриком после обивки ржавчины.

Бухта троса — стальной, скатанный в круг трос.

Контрофорс — поперечная чугунная распорка в каждом звене якорной цепи.

После войны одному из судов торгового флота в память о замечательном герое моряке присвоено название «Капитан Смирнов».

Анкерки — бочонки.

Стравливать — выпускать пар из котлов в атмосферу через специальные клапаны.

Лючины — прочные окованные доски с кольцом, которыми закрывают трюм.

К мангровым относятся деревья и кустарники, приспособленные произрастать на границе суши и моря, по заболоченным рекам в тропиках. Мангровые деревья имеют корни-подпорки, которые растут прямо из стеблей и ветвей в землю; дыхательные корни губчатого строения подымаются в воздух над почвой, бедной кислородом.