Селим Ялкут - Братья

— Эй, давай быстрее. — Торопили его. — Этот подождет.

— Кто? — Спросил Михаил.

— Убийца не станет обнажать грудь прежде, чем ударит. Бог решает за каждого. Этот решил за себя сам.

Они успели во время. Подобрались поближе, стали наблюдать. Тысячная толпа сошлась к осажденному лагерю. Торг заканчивался. Грабители нетерпеливо дожидались добычи. Иерусалимцы выстроились попарно и стали выезжать, стараясь привлечь к себе внимание всех сразу. Двигались медленно, скрывая малочисленность, расчет был, посеять панику и открыть разбойникам дорогу к бегству. И те заметались. А воодушевленные византийцы выстроились и пошли на врага. Ударили сразу лучниками и конными, хотя пришлось двигаться осторожно на коварном каменном поле. Но и самой угрозы для тех было достаточно. Толпа бросилась бежать, не помышляя о сопротивлении, спотыкаясь и давя друг друга. Михаил наблюдал издали, как всадники врезались в толпу, и, орудуя мечами, будто поплыли в обезумевшем человеческом потоке. А навстречу им шли византийцы, дули в хриплые трубы, и ожесточенно действовали копьями. Вышло, как было задумано. Большая часть грабителей вырвалась и была рассеяна, остальные окружены и теперь в страхе ждали наказания. За час все было кончено. Погонщики выводили караван. Замелькали яркие одежды женщин и посольских. Раньше их не было видно, византийцы не хотели разжигать алчность грабителей.

Когда все собрались, горбун выбрал камень и сошел на него прямо с лошади. Он хотел оставаться выше и заметнее остальных. Вовремя подоспевший на помощь, он не собирался уступать главенства. Византийцы, едва не погибнув у границ королевства, высказывали почтение спасителям. Варсофоний встал рядом с камнем, пониже горбуна. Первым подтащили рыжебородого великана, который командовал разбойниками. Он был взят раненым и теперь медленно приходил в себя. Глаза были густо налиты кровью. Шел, спотыкаясь. Горбун глянул.

— Что скажешь в свое оправдание? — Рыжебородый молчал. — У нас будет, кому отпустить тебе грехи. На всех хватит. — Горбун обвел рукой пленных. — Отказываешься? Еще лучше. Лучше отправить на небо десять язычников, чем одного христианина.

Великан взревел, стряхнул стражу, и тяжело пошел вперед. Ударили его со всех сторон. Он еще ступил шаг, осел на колени, ткнулся лицом в землю и застыл.

— Уберите. — Горбун нахмурился. — Постройте всех. — Чтобы я видел.

Пленных было более сотни. Горбун помолчал, пожевал губами. — Эй, кто умеет считать. Выберите каждого десятого.

Михаил увидел девочку-подростка. Еще не остывшая после боя, со спутанными слипшимися волосами. Руки разбиты в кровь. Видно, она немало постаралась в эти дни. Но когда стражник, что вел счет, прошел мимо, странное чувство овладело Михаилом. Она высмотрела и навела на них своих людей. И в несчастьях последних дней повинна она. Но теперь, когда жребий пощадил ее, он перевел дыхание. Хорошо, что так.

— Стой. — Вперед, шатаясь, выбрался купец. — Стой. — Повторил он.

— Что хочешь? — Спросил горбун.

— Я знаю ее. Она шпионила. Она навела на нас всех этих негодяев. Подлая. — Сириец тыкал пальцем. — Спроси. Этот кормил ее из своих рук. Так я говорю? — Сириец подступил к Михаилу.

— Давай ее сюда. — Распорядился горбун и глянул, запоминая. — Считай, дальше.

Вывели остальных. — Связать. — Распорядился горбун и обернулся к Михаилу. — Знаешь, что я сделаю? — Спросил он весело. — Этих я повешу. Но она, — горбун кивнул в сторону нищенки, — не попала в их число. Так что… — Он кивнул сирийцу. — Как скажешь?

— Повесить. — Прохрипел тот. — Она виновна. Гадина. Больше остальных.

— Значит, повесить? Но он, — горбун возвысил голос и показал на Михаила, — заставил нас поспешить. Мы могли не успеть. Его заслуга. Как тебя зовут?

— Дюплесси.

— Дюплесси? Ты франк?

— Дюплесси.

Горбун внимательно оглядел Михаила, и обратился сразу ко всем. — Так вот, пусть он решит. Это будет справедливо.

— Что решить?

— Ее жизнь зависит от тебя. Как скажешь, так и будет. Тебе полагается награда за труды. Вот и рассчитаемся. Делай с ней, что хочешь. И побыстрее. Пора двигаться.

Михаил растерялся. Оказывается, распорядиться чьей-то судьбой, не труднее, чем жизнью дождевого червя. Разрубить или оставить жить.

— Решай. — Торопил горбун.

— Пусть живет. — Сказал Михаил.

— Пусть живет. — Подтвердил горбун и с интересом глянул на Михаила. — Не хочешь убивать? А может, ты сам хочешь восстановить справедливость? Самое время. Они будут болтаться на деревьях, пока их не расклюют птицы. Не хочешь? Но ты можешь заработать. В Иерусалиме не проживешь без денег. Эй, ты. — Он кивнул купцу. — Заплати ему. Раз хочешь ее смерти. И он доставит тебе удовольствие.

— Нет. — Остановил горбуна Михаил. Толпа настороженно молчала. — Я не возьму деньги.

— Когда-нибудь все равно возьмешь. Можешь не сомневаться. Начни сейчас. Зачем откладывать?

— Нет.

— Все слышали? — Объявил горбун. — Так и будет. Кто хочет отличиться? Накинуть веревку и поработать плетью.

Несколько мужчин вышли вперед.

— Этих повесить. — Приказал горбун. — Остальным — по десять ударов. Этой двадцать. Но помните, я обещал, оставить ее живой.

Разбойников уже тащили к деревьям, когда один — дикий бородач, покрытый запекшейся кровью, прохрипел Михаилу: — Прощай, брат. — Глаза его были отчаянны и пусты. Он уже видел свою смерть. — Бог нищих благословляет тебя.

За час все было кончено. Остальных отстегали плетью и отпустили. Нищенка ушла вместе со всеми, наказание не стало ей в тягость. А сириец подошел к Михаилу и плюнул ему в лицо.

Когда подошли к Иерусалиму и встали возле городских ворот, он отсчитал Михаилу за труды, но не дал в руки, а швырнул монеты в дорожную пыль.

__ __

Сутки Михаил провел рядом с городом. Сам не мог объяснить, почему медлит сделать последний шаг. Вместо того, чтобы вместе со всеми восславить Бога, ниспославшего завершение долгого пути, чтобы со смирением пересечь заветную черту, он повернул в сторону, туда, где купцы в последний раз пересчитывают и проверяют товар, а погонщики торгуются с хозяином. Обойдя линию стен, он поднялся на гору. С ее плоской вершины, усаженной корявыми маслинами, можно было заглянуть внутрь города. Гора эта, как узнал Михаил, называлась Масличной. Здесь когда-то молился Христос, отсюда вознеслась Богородица. Паломники чтили это место, и сейчас здесь было людно. Михаил отыскал тень под полуразрушенной стеной и улегся на плащ. Трава выгорела, земля была неотличима от камня. Бездумно, с трудом приоткрыв смыкающиеся от усталости веки, Михаил стал осматриваться. Ближние городские ворота были распахнуты, стража разбрелась, укрылась от жары. Монахи, как черные муравьи, толпой втянулись в город. Выехали несколько рыцарей с белыми крестами на черных плащах — облачении недавних спасителей. Вспоминать об этом не хотелось, когда-нибудь потом. Всадники помчались на юг. Белая пыль долго висела над дорогой, Из дальних ворот выехало несколько телег, уставленных бочками, и покатили, пока не исчезли за поворотом. Люди входили и выходили из города запросто по одному, по двое, что-то делали, искали, рассчитывали, чем поживиться, как заработать, прожить день. Стояла жара, в небе ни облачка. Подступала осень, но приметы ее были не заметны.