Селим Ялкут - Братья

Грек насмешливо хмыкнул.

— Я приказал тебе молчать. А ты не слушай, Он просто завидует. Мы не причиним твоему человеку зла. Но ты должна делать, что я скажу. И ты не пожалеешь. А пока иди.

Магдалена миновала Михаила, вернулась на свое место.

— Будь поласковей с ней. — Сказал голос. — Ты должен понимать, женщины не всегда живут в согласии с природой…

— Это уж точно. — Вставил грек.

— Доводы ума лишь укрепляют их упрямство. Когда должен придти франк?

— Не знаю. Я не могу ей приказывать. Она уйдет. Она слушает только себя и делает, как захочет.

— Я думал, ты знаешь, как управляться с женщинами.

— Клянусь, эта непохожа на других.

— Ладно. Смотри не спугни.

— А с пьяницей что делать?

— Подружись, расспроси. Он пригодится.

Михаил дождался, когда женщина уйдет, пробрался в загон и заснул. Утром он выуживал из памяти события прошлой ночи. Пожалуй, лучше было уйти. Но куда? В карманах пусто. Так и не решив, что делать, он вышел наружу. Галерея окружала двор со всех сторон. Снизу размещалась конюшня и склады, сверху комнаты. Михаил уселся в тени и стал осматриваться. Вышла Магдалена. Постояла на пороге, подставив лицо солнцу. Простое платье от щиколоток босых ног и по самую шею, прикрытую распущенными светлыми волосами. Стояла, терла глаза со сна. Она была красива. Михаил наблюдал равнодушно, но мог оценить.

— Эй, — окликнул грек, — как спал? — Хитрое лицо выражало участливый интерес.

— Не помню ничего. Где я?

Грек рассмеялся. — Поднимись, я напомню.

Михаил взобрался на галерею. Грек достал кувшин. — Лучшее лекарство от болезней.

Михаил выпил, не отрываясь. Густое сладкое вино ударило в голову.

— Кто послал тебя?

— В Константинополе Варсофоний сказал о тебе.

— Варсофоний? — Грек поднял лицо к потолку, будто вспоминая. — Не знаю такого. Может, еще что-то?

— Только это. Был еще Алевт. Но он умер под Антиохией. Сказал, могу на тебя рассчитывать.

— С чего бы? Ты сам откуда?

— Брожу по миру.

— Ладно. Оставайся. Если сможешь заплатить.

— У меня нет денег.

— Это я слышу от каждого второго. Что ты умеешь?

— Я моряк.

— Здесь нет моря.

— Я выступал с бродячими жонглерами.

— Это лучше. Если сможешь развеселить моих гостей, договоримся. Готовься. На днях диспут, чья вера сильнее — греческая или латинская. Пойди, послушай, расскажешь потом. Заодно увидишь Иерусалим.

— Дай мне одежду.

— Возьмешь плащ. Остался от какого-то монаха. Сядешь с греческой стороны, там соберутся все бродяги. Никто не спросит, кто ты и откуда. У тебя есть здесь друзья?

— Нет. — Твердо отвечал Михаил.

— Запоминай, что увидишь и услышишь. Потом расскажешь. Ты, похоже, знаешь языки. Так ведь? Тебе нужно обязательно быть там… Магдалена. — Позвал грек. — Дай ему поесть.

Голову Михаила прикрывал капюшон плаща. Даже знакомым, тем, кто мог быть здесь, узнать его было трудно.

Он пришел вовремя. Зрители занимали места, готовые встретить участников диспута. Греческая сторона оставалась в тени, народа здесь было много, приходилось стоять. Над латинянами был устроен огромный навес, там была вся местная знать, с той стороны сидели.

Слившись с беспокойной толпой, Михаил рассматривал зрителей. Короля он узнал сразу. Высокий, рыжебородый — тот занял место в центре сборища, и сидел, величественно откинувшись на спинку кресла. Михаил перевел взгляд, скользнул по рядам разодетых вельмож. Узнал Миллисенту, Сердце забилось сильнее при виде надменного холодного лица, будто не умеющего улыбаться. Она обернулась к своему соседу, и Михаил застыл. Всадник, который вчера грубо толкнул его. Теперь он сидел, развалившись и по хозяйски держал руку надменной красавицы. Ее муж — понял Михаил.

Он перевел взгляд, узнал Раймунда и его жену. Конечно, это они. Чуть постаревшие за минувшие годы. Он прикрыл голову и продолжал разглядывать зрителей. Узнал Мати — фрейлину герцогини. Увидел горбуна, подоспевшего на помощь в Антиохии. Взгляд его вернулся к молодому мужчине, рядом с Раймундом. Тот сидел, погруженный в свои мысли. Михаил догадался. Франсуа, его младший брат. Сходство бросалось в глаза. Значит, они оба здесь. Он продолжал таиться, еще раз прошелся по лицам зрителей, вернулся к Жоффруа. Рыжеволосое, большегубое, надменное личико, застывшее рядом с лицом Миллисенты. Злоба жаром обдала Михаила.

Он не стал дожидаться конца диспута, выбрался из толпы и вернулся в харчевню.

— Ну что? — с нескрываемым любопытством встретил его Аристид. — Встретил кого-нибудь? Узнал?

— Короля.

— А ты шутник. Может, заплатишь сейчас, раз у тебя такие важные знакомые. Или переберешься к ним.

— Подожду. Я обещал выступление для гостей.

Его комната оказалась в углу галереи. Внутри — ничего, кроме набитого соломой грязного тюфяка. Он спустился в харчевню, поел. Грек отметил его имя в списке должников, туда же внес плату за плащ. Пора было обдумать, как быть. Ясно, что братья были людьми не бедными. Можно было обратиться к ним. Но гордость мешала явиться так, как сейчас. Нищим. Тоже и с Миллисентой. Самое время было задержаться здесь, и все, как следует, обдумать. Призабытое актерское мастерство оставалось при нем, не нужно было много усилий, чтобы пустить его в ход. Грек обещал содействие, публику не приходилось искать.

Дневной жар спадал. Михаил выглянул наружу и заметил Магдалену. Ее комната была неподалеку. На ступеньках он разминулся с поднимающимся навстречу человеком. Тот был занят собой, и не обратил на Михаила внимания. А Михаил буквально застыл. Это был Франсуа. На диспуте Раймунд и Франсуа сидели рядом, сходство между ними было заметно. Михаил вернулся к себе и долго сидел один. Он вспоминал, что связывало его с братом. Раннюю смерть матери при появлении Франсуа на свет. Воспитание брата вдали от дома и редкие известия о нем. Его собственный уход. Он не узнал бы Франсуа, при уличной встрече. Один на один. Возможно, он оказался бы равнодушен к известию о его смерти, услышь он об этом вчера. Но не теперь. Как будто солнце растопило лед где-то вверху, в горах…

А пока он осваивался на постоялом дворе. Грек ни о чем не спрашивал, но напомнил, что нужно платить. Михаил стал показывать постояльцам нехитрые фокусы. Он расхаживал по двору на руках, жонглировал фруктами, разыгрывал сценки, подражая голосам животных. Он научился придумывать эти сценки перед сном, как в старые времена, когда колесил по дорогам вместе с актерами. Он вспомнил о греческих комедиях, которые засели в голову с тех пор, как он читал отрывки из Аристофана в Венеции, в покоях Миллисенты. У него была хорошая память, он помнил текст, почти наизусть, а большего не требовалось. Правда, некоторые реплики приходилось додумывать самому. В базарной лавке ему попалась на глаза маска сатира, он отдал за нее первые появившиеся деньги. Там же он подобрал одежку шута, короткий камзольчик и такие ее штаны, которые придерживал для смеха, разгуливая перед зрителями. На голову он надел колпак с петушиным гребнем. Первый раз он дал представление для нескольких зрителей, на второй — народа собралось больше, в третий раз двор был полон.