Селим Ялкут - Братья

С греком он расплатился полностью. Тот не уставал напоминать о своих благодеяниях. Теперь он предоставил Михаилу лучшую комнату, еду и неограниченное количество вина. Дело сулило выгоду. Трудно сказать, что удерживало Михаила от того, чтобы уйти. Причина одна…

Днями он был свободен. И он использовал время, чтобы приблизиться к Миллисенте. Мысли об этой женщине не оставляли его. Он узнал, где она живет. Он скрытно наблюдал за ее домом. Каждое утро ее муж отправлялся во дворец и с того времени двери дома оставались открытыми. Миллисента часто отправлялась к источнику, это был маршрут ее излюбленной прогулки. Передвигалась в носилках, за прикрытыми шторами. Михаил решил не попадаться на глаза, чтобы не испугать или оттолкнуть до встречи.

Миллисента покровительствовала неимущим, выслушивала и откликалась на просьбы, если находила их разумными. В такие дни под ее дверьми собирались люди. Михаил дождался своей очереди. Когда он вошел, рядом с Миллисентой находилась незнакомая пожилая женщина, распределявшая деньги по воле госпожи.

— Что тебе, монах?

Он поклонился и снял капюшон.

— Чего ты хочешь? — Переспросила Миллисента. Лицо ее вспыхнуло. — Эльвира, погляди, кто там еще. И подожди снаружи. Ты мне пока не нужна.

Когда они остались одни, Миллисента встала и подошла к окну. — Так и есть. Мне показалось, я видела тебя. Твои братья знают, что ты в городе?

Вместо ответа Михаил встал на колени и прижал ее руку к своим губам. Ее ответное движение было порывистым. — Как ты попал сюда?

— Я шел к тебе. — Собственные слова показались ему единственной и важной правдой. Будто он понял только сейчас, что привело его в этот город.

— Встань. Никто не заходит сюда без моего разрешения, но с тобой я должна быть осторожна. Ты знаешь, что мой муж вернулся из плена?

Он молчал. Она была растеряна и смущена. Ее молчание давало ему надежду. Он чувствовал сквозь платье, как дрожат ее колени.

— Встань и отойди. — Приказала она.

В дверь постучали. Михаил вернулся на место просителя и застыл, почтительно склонив голову.

Вошла Эльвира. — Господин Артенак спрашивает, когда вы сможете его принять?

— Пусть подождет. — Распорядилась Миллисента. Она была спокойна и невозмутима.

— Ты знаешь Артенака? — Спросила она, когда дверь закрылась. — Он покровительствует твоим братьям. Я думаю, ты мог бы обратиться к нему. При необходимости. Тебе нужны деньги?

Михаил покачал головой.

— Но ты беден.

— Нет. Я хочу видеть тебя.

Миллисента долго молчала. — Задняя дверь нашего дома выходит в развалины. Присмотрись днем, и найдешь ночью. Возможно, дверь будет открыта. Я говорю возможно, потому что еще не решила. И будь осторожен.

Когда Михаил выходил на глаза ему попался пожилой господин, протиравший лысину платком. Он с любопытством оглядел Михаила, тот закрыл голову капюшоном и быстро проследовал мимо.

__ __

Несколько лет, что прошли мирно, похоже, заканчиваются. Я чувствую это, как мои кости чувствуют перемену погоды. За последние годы я стал поборником мира и считаю, что только так мы можем достаточно укрепиться. Время мира бесценно. Я рад, что король разделяет мое мнение, и сам, как может, старается отдалить приход войны. Какой-то рок толкает нас к ней. Мрачные предзнаменования следуют одно за другим. Начну с того, что на празднике Пасхи наши лампады стали коптить, многие сочли, что Господь выказывает недовольство. Я стараюсь оценить такие знаки без предубеждения, но и сам испытал разочарование. Люди подавлены, король озадачен.

На следующий же день византийский посланник просил короля принять его и вновь торопил с выступлением. Это давнее желание греков, нашими руками потеснить мусульман и подтянуть нашу границу ближе к Константинополю, чтобы в случае нужды помочь единоверцам. Остается удивляться столь явному желанию греков видеть других глупее себя, ведь сделать это возможно, лишь вступив в войну с Дамаском. Нечего и говорить, я против такого безрассудства, но далеко не все разделяют мое мнение. Бароны, осевшие на землях, на радость византийцам, рвутся в бой. Они уверены в быстрой победе, будто наших врагов можно запугать видом оружия.

Какие странные союзы возникают на пути пагубных желаний. Ассаины, которые сами не прочь завладеть Дамаском, никогда не найдут общего языка с Византией. Там боятся их, как огня. Только это удерживает наших недругов порознь друг от друга. Но византийцам выгодно, повторяю, столкнуть нас всех, и они действуют хитро. Хорошо, что часть рыцарей сохраняет похвальное благоразумие. Не могу не вспомнить о Жоффруа, который горел желанием ввязаться в войну. В плену он поумнел. А, может быть, благородство не разрешает ему поднять оружие против того, кто великодушно отпустил его. Все это растопило ярость Жоффруа подобно тому, как солнце превращает лед в воду. Как жаль, что, живя долгие годы в этих местах, я почти забыл, каково это — снег, мороз, дыхание холода…

Когда-то Болдуин дружески спросил меня о природе дара убеждения. Ответ прост. Льсти происхождению того, кого хочешь перетянуть на свою сторону. Можешь не обременять себя чувством меры. Этот ключ открывает любой замок и действует вернее, чем прославление храбрости. В этом нет сомнений, а вот происхождение… Монахиня менее боится за свою добродетель, чем некоторые из здешних страшатся сомнений в благородстве собственного происхождения.

В общем, Жоффруа не рвется мстить недавним врагам. Его жена не более постоянна в своих пристрастиях. Со времени возвращения мужа домой она вновь воспылала неприязнью к византийцам и не устает напоминать Жоффруа об их проделках. Никак не думал, что обрету в лице этой женщины союзника. Хоть Миллисента еще продолжает отталкивать меня нетерпимостью, которой не встретишь даже у мужчин, я готов сойтись с ней поближе. Союзников выбирают по интересам, а не по душевному расположению.

Миллисента пригласила меня к себе. Жоффруа ревнив, но возраст дает мне, увы, грустное преимущество. День визита совпал с приемом у короля, где Миллисента умудрилась сравнить византийского посла с павлином. И вправду, позолоты и красок на нем больше, чем в базарной лавке, торгующей румянами и пудрой. Обычно я жду от женского языка большей скромности, но здесь не мог скрыть удовлетворения. Эта женщина приняла меня очень тепло. Она знает мое отношение к братьям Дюплесси и сказала, что обязана каждому из них — Раймунду и Франсуа за освобождение ее мужа. Она выразила твердое желание отплатить им добром за добро и ждет подходящего случая. Еще одна новость: в Венеции, где она дожидалась корабля в Палестину, с ней общался некий человек, называвший себя Михаилом Дюплесси. Она спросила, не встречал ли я его здесь, в Иерусалиме.