Селим Ялкут - Братья

— Что же эта — рыжая? — Тот будто не слышал. — Удалось отыскать ее?

— Нет. А надо бы. Я думаю, мы могли бы прояснить многое. Что я говорю? — Спохватился я. — Если бы Жискар или Артенак слышали мою болтовню, службе конец.

— Здесь ты можешь быть уверен. — Успокоила меня Карина, а брат подтвердил. — Ты ничего не говорил. Просто мы много выпили. — И неожиданно добавил. — Я всегда помню, ты спас мне жизнь.

— Давно это было.

— Я твой должник. С того самого дня. — Он смотрел мне прямо в глаза…

— Будем считать, что ты оплатил полностью. Я живу настоящим, в нем не осталось старых долгов.

— А я прошлым. Будто спал, проснулся, и наяву перебираю все, что было.

Действительно, в тот вечер мы изрядно выпили, хоть никто из нас не питает особой склонности к вину. Просто вечер был необычный. Мы много тогда вспоминали. Давние времена, начало нашего знакомства, что случилось тогда и собрало теперь нас вместе.

__ __

Все случилось, как мы рассчитывали. Грек поджидал Михаила, спросил, куда и зачем, а сзади тайком пристраивался шпион. Места темные, приходилось идти наощупь. Михаил пересек освещенную факелами улицу, подождал, пока глаза привыкнут к мраку, и пошел на знакомые ориентиры. Дерево, полуразрушенная арка, которую он преодолевал, спасаясь от погони, мерцающий впереди свет костра.

— Есть. — Прокричал невидимый Раймунд. — Держи его. Хватай.

— Орудия поджога отлетели далеко в сторону. Здесь рано утром их подберут и вздохнут с облегчением, улик при Михаиле не нашли.

— Погляди, есть там кто еще. — Гремел Раймунд. Стражники протопали мимо.

На том все и кончилось. Раймунд передал Михаила доверенным людям Миллисенты. А я взялся обдумывать визит к королю. С этим нельзя было медлить. Тем более, спешил не я один. Стоило мне выйти из дома, как навстречу уже бежал Лука — королевский посыльный. Он находит дорогу к моему дому с закрытыми глазами.

Меня ждали. Король и кто-то поодаль, неразличимый в полумраке. Я все чаще вижу короля погруженным в глубокую задумчивость. Король не кажется мне властолюбцем, им движет верность долгу и упрямое нежелание смириться с вызовами судьбы. Тяжела, однако, ноша власти.

— Ты быстро собрался, советник. — Начал король. — Эй, добавьте огня. — Стало чуть светлее. Темный человек оказался Жискаром. Надеюсь, мне удалось скрыть разочарование.

— Я хочу, чтобы мы поговорили втроем. — Сказал король. — Уверен, мы сможем понять друг друга. Начинай, советник, раз ты так спешил.

— Один из братьев Дюплесси… Михаил…

— Дюплесси? — Живо отреагировал король.

— Жискар знает, о ком я.

— Я знаком с ним. — Подтвердил Жискар. — Когда мы выручили византийцев под Антиохией, он вел себя достойно, но не дал повесить одну из разбойниц. Такого редко встретишь.

Я продолжил. — Здесь его задерживали за подозрительные прогулки по городу. Но учтем, у него необычное занятие. Он жонглер. И владеет многими искусствами. На постоялом дворе он устроил настоящий театр.

— И поэтому ночью бродит по крышам, как кот. — Вставил Жискар. — Ты не дал допросить его. Хотел бы я знать…

— А теперь то, что знаю я. Ему предложили поджечь дом венецианских послов. За плату, конечно.

Король заворочался в кресле: — Хотели припугнуть?

— Нет, сжечь. Мало того, могли сгореть дома, что рядом. Невозможно вообразить, чем бы все кончилось. Вроде пожара Рима. Ему выдали специальные средства для поджога.

— Кто Нерон?

— Из посольских. Если бы удалось, Венеция разорвала бы с нами отношения. На то и было рассчитано.

— А Константинополь укрепился. — Король встал с кресла и принялся расхаживать между мной и Жискаром.

— Дюплесси для вида принял предложение, а сам обратился ко мне. Сейчас он у нас, а те, кто это затеял, выжидают. За нами любое решение. Или отпустить поджигателя, как ни в чем не бывало, или заставить его сделать признание и прямо обвинить греков.

— Ни то, ни другое не годится. — Высказался Жискар. — Они прикинутся оскорбленными, и будут дальше строить козни. Или нам придется ссориться с Константинополем. Еще хуже.

Король обратился ко мне. — Если так, нам не следует разглашать эту историю. И посвящать в нее Жоффруа.

— Почему Жоффруа? — Я тут же прикусил язык.

— Ты позабыл, советник, — вмешался Жискар, — где мы задержали этого Дюплесси. С чего бы Жоффруа был так озабочен его освобождением.

— Ты думаешь, он подыгрывает грекам? Но ведь они могли сжечь и его.

— Кто не имеет силы, действует хитростью. — Сказал король.

Эти слова меня обрадовали. Проницательный Жискар не подозревал участия Миллисенты в судьбе Михаила. — Мало ли. — Начал я примирительно. — Этот Дюплесси молод, а в доме Жоффруа есть женщины. Молчание делает ему честь.

— Все же мне непонятно… — Начал Жискар, но король прервал его. — Жоффруа — известный скандалист. Иногда я жалею, что он здесь, а не в Дамаске. Но намерения у него, уверен, добрые, прочее — не наше дело. Теперь этот Дюплесси. Предупредив о поджоге, он доказал свою преданность. Оставим пока, как есть. Ты, советник, отвечаешь за него.

— Эти братья — близкие мне люди. Я уверен, среди них нет предателей.

— Ты сказал. — Подхватил король. — А теперь выслушай и дай совет. Знаешь настоятеля Храма Гроба Господня отца Викентия? Вера сочетается в нем со здравым умом. В ожидании Схождения Небесного огня в Пресветлый Праздник Пасхи его люди заправляют лампады над смертным ложем Спасителя. Другой ряд таких же лампад заправляют греки. Огонь, что будет гореть ярче, подсказывает волю пославшего его с небес. Тем более теперь после диспута об основах веры, где наши и греки во весь голос объявили себя победителями. Ясно, что большинство а городе на нашей стороне, но решает не число, а пристрастие к истине, которая открывается каждому по-своему. Потому нетерпеливо ждали Пасхи и знака, который посылает в этот день небо. Все это тебе известно, как и то, чем все кончилось. Наши светильники горели много хуже греческих, пламя источало чад, и многие увидели в этом грозное предупреждение. Греки торжествуют.

Так вот. Отец Викентий самолично изучил остатки масла и обнаружил подмену — вместо того, что специально готовили для этого дня. Были основания, тайно провести следствие. И что оказалось. В одной из келий отец Викентий обнаружил немалую сумму денег. Один из братии — подлый иуда вступил в сговор с неким греком и по его наущению залил в наши лампады порченое масло. Остальное понятно. Теперь, когда праздник закончился, лампады горят ровно, а весь город только и говорит, кому Господь указал на свое расположение. Людей уже не разубедить рассказом о коварстве греков, которые готовы обманом обратить в свою пользу даже чудо Священного огня. Эти лгуны утверждают, что Божья воля явлена недвусмысленно и подтверждает их правоту. Что скажешь?