Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

— Неловкостью? Вы шутите, мадемуазель Нелидофф. Во-первых, её на самом деле нет, а во-вторых, вы заставляете меня заподозрить вас в прямом кокетстве. Вы же сами знаете свои возможности, а я столько раз любовался вами на сцене.

— Государь, разве бы я осмелилась изобразить перед вами какие-то чувства? Это мой первый танец с вашим высочеством и я даже в самом чудесном сне не предполагала, что он может состояться.

— Теперь моя очередь быть тронутым вашим чувством. Разве это редкость — великий князь, танцующий на придворном балу? Мне кажется, я собьюсь со счета, если попытаюсь вспомнить весь черёд моих партнёрш. Я только жалею, что до сих пор среди них не были вы, и удивляюсь почему.

— В этом нет ничего необыкновенного, ваше высочество. С вами имеют право танцевать титулованные особы или, во всяком случае, состоящие в придворном штате, я же всего-навсего простая институтка, и мы ограничены праздниками в стенах своего института.

— Но разве вы не дворянка, мадемуазель Нелидофф?

— Древность моего рода не вызывает ни у кого сомнений, зато нынешнее его приупадное состояние...

— Нет-нет, не будем о грустном! И вы интересовались историей вашего рода?

— Это главное достояние моего семейства.

— И что же вы помните о нём?

— Не так уж много, государь. Я была слишком мала, когда, оставив родной дом, оказалась в стенах института.

— И всё же, что вы помните?

— По старинным родословцам, мы происходим от некоего Владислава Каща из Нилка Неледзевского — отсюда и фамилия. А сам Кащ принадлежал к гербу Правдзиц, был знатным мужем земли Польской и принял участие в Куликовской битве на стороне московского князя.

— Даже так! А что значит герб Правдзиц, который вы назвали?

— В переводе на русский: верный правде, государь. Вот после Куликовской битвы Владислав Кащ и получил разешение писаться Нелидовым. Правда, его потомок в пятом поколении получил от великого князя московского Василия III прозвище Отрепьев.

— И неужели стал писаться этим именем?

— Государь, это было задолго до Смутного времени. Зато при государе Алексее Михайловиче нашему роду было разрешено отказаться от недостойного прозвища и вернуться к исконной фамилии. Это случилось за год до рождения вашего великого предка Петра Великого.

— Это другое дело. О возвращении к исконному имени следовало хлопотать.

— Государь Алексей Михайлович подтвердил право Нелидовых на свою фамилию особым указом и даже отдельно упомянул их заслуги. Царская грамота так и висит у нас в доме.

— Вы имеете в виду Куликовскую битву?

— Нет, ваше высочество, ещё одно обстоятельство. Наш предок Гавриил Нелидов был воеводой в Перми. Он овладел в 1472 году Урасом и Чердынью и взял в плен пермского князя.

— Мне нравится, мадемуазель Нелидофф, что вы хорошо знаете историю и интересуетесь ею. Откуда вы черпаете ваши познания? У вас хорошие учителя? Но где — в институте? Трудно поверить.

— У нас действительно очень хорошие учителя, ваше высочество. Но я и сама люблю читать и часто получаю за это замечания от наших надзирательниц. Ведь в институте всё происходит строго по расписанию.

— Думаю, иначе и не может осуществляться правильное воспитание. В вашем лице, мадемуазель, мы имеем наилучшее тому подтверждение.

— Я не преувеличивала, говоря о вашей бесконечной снисходительности, ваше высочество.

— Полноте, полноте, маленькая фея. Вы решительно во всём совершенны: и в танцах, и в ваших познаниях. Кстати, у вас не занято последнее лансье?

— Последнее лансье? Нет, нет, ваше высочество, оно свободно.

— Значит, вам остаётся дать мне обещание, что вы его протанцуете со мной. Вы согласны?

— О, ваше высочество!..

Всему свету известно, сколько во изнурение приведена Россия, от кого и — вам самим то небезызвестно: дворянство обладает крестьянами, и хотя в Законе Божьем написано, чтоб они крестьян так же содержали, как и детей, но они не только за работника, но хуже почитали собак своих, с которыми гонялись за зайцами, компанейщики завели превеликое множество заводов и так крестьян работой утрудили, что и в ссылках никогда такого не бывает, да и нет, а напротив того, с жёнами и с детьми малолетними не было ли ко Господу слова?

Из воззвания Емельяна Пугачёва. 1773.

— Ваше величество, мне крайне прискорбно представлять вашему величеству этот ужасный богопротивный документ, но...

— Никаких «но», канцлер, я должна знать всё во всех мелочах. Когда была сочинена эта бумага?

— 17 сентября, ваше величество.

— Что? А у нас нынче 14 октября! Каким образом понадобился целый месяц, чтобы известить об этом Петербург? Что у вас происходит, канцлер? Что себе думают наши командиры? Немедленно, слышите, немедленно туда должны быть отправлены воинские части. Сколько их может понадобиться, вы уже знаете?

— Ваше величество, к сожалению, я ещё не кончил своего доклада. Дело не в одной этой воровской грамоте.

— Ах, одной её, выходит, недостаточно!

— Она сделала своё дело, ваше величество. К бунтовщику стекаются толпы разбойников, и их так много, что 4 октября они начали осаду Оренбурга. Как долго сумеет продержаться город, сказать трудно. Бунтовщики угрожают расправой со всеми помещиками и дворянами.

— Итак, мы назначаем командующим генерал-майора Кара. Ему должны быть даны отборные части, которых бы не смутили бунтовщики. Об этом следует подумать особо. Ведь к Пугачёву, в конце концов, стекается по большей части, надеюсь, обманутый народ, который принимает его за законного императора. Им надо разъяснить, кто на самом деле этот разбойник, и напечатать немедленно манифест против него.

— Ваше величество, если мне будет дозволено высказать моё мнение.

— Вы что — не согласны?

— Нет-нет, я просто хочу сказать, что такой манифест обнародует сам факт появления бунтовщика и признание его силы — иначе правительство не стало бы прибегать к обращению.

— Число воззваний можно ограничить. И распространять их только в охваченных волнением районах.

— Государыня, мне меньше всего хотелось бы выглядеть участником дискуссии с вашим императорским величеством, но мои опасения слишком велики: воззвание не останется в ограниченных рамках и непременно получит всеобщую огласку, а это может оказаться фатальным.

— Вы хотите нагнать на меня страху? Я не из пугливых, канцлер.

— Ваше императорское величество, я меньше всего хотел вас напугать. Но, государыня, ведь эти люди бунтуют, как вы сами изволили выразиться, не против престола, напротив...

— То есть вы хотите сказать — против меня и тем самым подписанное мною воззвание никого ни в чём не убедит?