Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

— И слава богу, ваше высочество, что вы не пресловутая учёная женщина, зато женщина редкой красоты и очарования. Но я, кажется, теряю контроль над собой. Простите, ваше высочество, ради бога простите.

— Охотно, мой друг. И всё же, чем ещё, кроме переписки, вам приходится заниматься? Мне хотелось бы полнее познать характер моей свекрови.

— Тут нет никаких секретов. Я помогал государыне сочинять «Антидот» — труд, направленный на разоблачение неверного понимания Вольтером русской истории и роли государя Петра Великого.

— Ах, знаменитый «Антидот» — противоядие, которое мне довелось держать в руках. Мой отец даже счёл нужным прочитать его.

— Я наблюдал за изданием переводов лучших сочинений иностранной литературы — так хотела императрица — и занимался изысканиями в области русской истории. В результате я получил чин тайного советника, а вдобавок директора Московского и Петербургского Ассигнационных банков.

— От скольких же важных государственных дел вас отвлекает беседа со мной, граф! Я испытываю стыд и неловкость.

— Ваше высочество, вам доставляет удовольствие смеяться надо мной. Вы никогда не упускаете подобной возможности.

— В виде сатисфакции вы можете приложиться к моей руке. Довольны, граф Андрей Шувалов?

Нет писем от Алексея Орлова. Нет, и на поди. Объяснится в случае надобности. Кошку хвостом вперёд вывернет — слова не вставишь. Не торопится с письмами. А с делами? При его-то увёртливости да никаких вестей? Быть такого не может. И денег навалом. И людей — успевай приказывай. Рассчитывает? Значит, рассчитывает.

Господи, сама виновата: положилась на Гри-Гри. Мол, обо всём с Шуваловым дотолкуется. Трудно ли? Оказалось, всё наоборот. Мало что спугнул — обидел. Никогда Ивана Шувалова терпеть не могла, да сказать против него нечего. Держался почтительно. Говорили, не раз покойную императрицу от гнева против невестки удерживал. Если и неправда, всё равно противу великой княгини слова не говаривал. Осторожничал. Знаю, так и держать его надобно было в России. К чему его вояж по всей Европе? Авантюрьера под его крылом никогда беды знать не будет — деньги всё устроят.

Пересмотрела письма Ивана Ивановича. Вот оно, что Гри-Гри адресовал: «И в это августейшее царствование я один забыт! Вижу себя лишённым доверия, коим пользуются многие, мне равные». Ишь, о Разумовских намекает. «Я не способен быть употребляем ни на какое дело, я не достоин благоволения нашей матери! По-теперешнему судят и о прошедшем. Может быть, скажут, что я дурно служил усопшей императрице, что я дурно служил моему отечеству. Что делать, любезный господин мой, скажите!»

Только сейчас в голову пришло: а как Гри-Гри письмецо-то читал? Может, и не читал вовсе? Французского диалекта никогда не знал. Говорить начнёт — смех один, а уж с грамотой никогда в ладах не был. Да поди, рассудил чего читать, когда «бывший».

Никогда умом лишним не грешил, а уж тут и тужиться не стал. Мне бы самой подумать. Мне! Все письма, что Иван Иванович сестрице любезной присылает, скопировать велела. Ведь это надо, чтобы как лицо царской крови в Европе принимали!

«Вчерашний день выехал, матушка, из Риги и приехал в Митаву; стою на квартире принца Карла Курляндского. Герцог Бирон звал меня обедать — дворянина за тем присылал, и туда еду... Обедал у герцога, который меня весьма учтиво и ласково принял. В первый раз видел двор маленького немецкого владетеля, в котором гофмаршал, кавалер, фрейлины, пажи — все в миниатюре перед большим двором. Герцог сам ко мне хотел ехать, только я сказал, чтоб не трудился, ибо я скоро поеду. Принц Пётр однако же был. Кушанья нам наслали в Риге столько, что девать было некуда на дорогу».

Месяца не прошло — Кёнигсберг. «Всего странней в Мемеле: послал к вам письмо на почту — почтмейстер денег не взял, в Тилзите, как скоро приехал, то тотчас комендант со всеми офицерами ко мне пришёл — поздравить с приездом; прислал караул; потом офицер спросил: что мне угодно, то б приказал; после того — шесть бутылок венгерского и блюдо лимонов, то, что всего больше и непонятней: не приказал трактирщице брать с меня денег, где я обедал, которая тотчас ушла з двора, и не могли её сыскать, девки её то сказали, что ей брать ничего не приказано...»

Вон как! Не догадываешься, значит, господин Осторожный. Что за персону царскую принимают, не догадываешься. «Третьего дня после обеда приехав, послал сказать к фельдмаршалу Левалду и протчим, как и герцогу Голштинскому и принцессам. Принцесса Шарла была в деревне — только приехала; сказали, что она для меня приехала в город... Сего дня обедать зван к фельдмаршалу Левалду, ужинать — к герцогу Голштинскому; завтра зван обедать к принцессе Шарле. Пробыв здесь дни три или четыре, отправлюсь далее в путь. Ранее неспособно, чтобы высоких господ небрежением и неучтивостью своею не обидеть».

Вот тебе и Гри-Гри. Для него «бывший», а для царствующих куда какой настоящий. Чем авантюрьере не поддержка!

Бироны... Торопился Осторожный, куда как торопился. Герцог сам хотел к нему ехать, Эрнест Иоганн, правитель российский. Как-никак за восемьдесят перевалило, а заспешил Ивана Ивановича повидать. И надо же, покойная императрица ничего против Биронов не имела. Сказывали, заботился о ней фаворит, больно заботился. Гнев царский вызывал, а от своего не отступал. Сколько раз императрица Анна Иоанновна в монастырь хотела цесаревну навеки вечные упрятать — не дал. За братца своего хотел цесаревну сосватать [11] Намёк на то, что Э.И. Бирон хотел женить своего младшего брата на цесаревне Елизавете Петровне. — императрица не дала. Клубок такой — хоть топором руби.

А тут, значит, герцог захотел повидать Ивана Ивановича. Остановился Осторожный у младшего из его сыновей — Карла. Но и старший появился. Ему, принцу Петру, сказывали, отец правление Курляндией передать хочет — недомогает сильно. Да эти, Бог с ними.

Что дальше? Бреславль. «Приехав сюда, послал сказать к губернатору господину Тауцинену, генералу порутчику и кавалеру Чёрного Орла. Хотел к нему сегодня сам ехать, только он меня предупредил и был у меня, сказав все возможные учтивости, осведомляясь, надобно ли что для способности моего пути. Учтивости весьма в Пруссии мне делают много...»

Вена. «Вчерашний день имел честь видеть их величества и фамилию в Лаксенбурге, загородном замке... как обыкновенно аудиенциев в сих увеселительных домах не делают, так и мне сказано было, что буду просто представлен... после обеда мне тотчас сказано было, что их величества желают меня приватно видеть и показать тем знак своего благоволения... и весьма сию благосклонностию утешен...» «Был представлен архигерцогам и архигерцогиням, всё соответствовало знатности их рождения и воспитания; в разговорах весьма милостивы и разумны... Также большие принцессы говорили, чтобы я пожил, приятно им будет сделать знакомство со мною... Третьего дни обедал у французского посла. Теперь еду к венецианскому. Всякой вторник ездил к Лаксенбург, куда уже зван обедать к графу Клери... сколько император и императрицы милостивы...»