Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

— Самым очевидным. Женатый Александр Павлович полностью выйдет из-под опеки императрицы. От него вынуждены будут отступиться все эти бесконечные наставники и — скажем так — агенты влияния императрицы. Теперь у её величества не будет ни малейших оснований противодействовать вашим постоянным — я подчёркиваю, постоянным! — встречам с сыном. Вы сможете взять окончание действительного образования Александра Павловича в свои руки, заинтересовать его военным делом, манёврами, маршами. Это будет естественно, и это поддержит Константин Павлович, который всё время к подобным занятиям стремится. Разве это не верно, ваше высочество?

— И вы думаете...

— Сир, это совершенно очевидно! А ранняя женитьба... Что ж, обретя официальную супругу, ваш сын сможет в дальнейшем руководствоваться велениями собственного сердца. Пройдёт несколько лет, и его сердце заговорит.

— Но мне отвратительно видеть само по себе это гессен-дармштадтское отродье в моём дворце.

— Ваше высочество! Разве этот проигрыш не покажется вам совсем ничтожным по сравнению с обретением двух, казалось бы, потерянных сыновей? Оба великих князя, даже для простого соблюдения приличий, будут отпускаться императрицей к вам.

— Так чего же вы добиваетесь?

— Чтобы вы удостоили сегодня своим присутствием праздник освобождения сына, ваше высочество, и превратили его в торжество справедливости.

— А как же бесчисленные педагогические усилия императрицы? Вы считаете, они могут пройти бесследно?

— Я могу ошибаться, ваше высочество, но я в этом уверена. Вспомните, как много науки, дидактики и как мало человеческого тепла сообщила императрица своим внукам. Она написала «Бабушкину азбуку» с поучительными историями, которые способны усыпить, если не уморить, каждого человека, тем более ребёнка.

— Сочинила, кажется, длинные наставления воспитателю великих князей Николаю Салтыкову, которые были переданы ему при высочайшем императорском рескрипте. Он сам показывал мне их — касательно здравия и сохранения оного, касательно продолжения и подкрепления умонаклонения к добру, касательно добродетели, учтивости и знания.

— Я знаю их наизусть, ваше высочество, потому почти такими же они применялись и к воспитанию монастырок. Уверяю вас, самое трудное было не уснуть крепким сном при их чтении, а ведь отдельные постулаты ещё к тому же были написаны на десюдепортах во всех институтских дортуарах, столовой зале, даже коридорах. Впрочем, это не было изобретением императрицы — но лишь пересказом «Эмиля» Руссо.

— Руссо меня не интересовал никогда. Салтыков тоже не мог разобраться в сути предписаний и вполне доверился тем учителям, которых императрица-бабушка решила выбрать. Бог мой, чтобы ребёнку читал физику профессор Крафт, ботанику — сам знаменитый Паллас, математику Массон! Себе же он оставил только заботу о здоровье мальчиков и в этом, похоже, преуспел.

— Вы обошли своим вниманием, ваше высочество, Михайлу Муравьева, излагавшего основы русского языка.

— Да, помнится, вы мне давали для чтения что-то из его достаточно сентиментальных сочинений, совершенно ненужных будущему мужчине и военачальнику. К тому же он скучнейший моралист.

— И ещё преподававшего Закон Божий протоиерея Самборского.

— ...который всегда мне представлялся вполне светским человеком.

— Он и остаётся таким. Религиозный дух ему совершенно чужд, да эта часть воспитания никогда не волновала императрицу и в нашем институте. А вы знаете, ваше высочество, предполагаемая супруга вашего сына имеет одно несомненное достоинство.

— Вы его уже сумели обнаружить, Катишь?

— О, вы ни за что не догадаетесь, в чём именно оно состоит. В превосходном, очень красивом голосе.

— Она ещё и поёт?

— Нет-нет, она чудесно рассказывает, и ваш сын успел сказать, что вместо чтения книг теперь будет предпочитать её рассказы о книгах, которые сами по себе ему порядком надоели.

— Что ж, Катишь, вы добились своего. Пожалуй, я буду на венчании.

— И тем осчастливите своего сына, ваше высочество. Это чудесно!

— Итак, Безбородко, самое время подвести итоги с нашими дорогими Господином и Госпожой Вторыми. Даже моё терпение не безгранично, а они злоупотребляют им всё вновь и вновь. Начать с того, что сидение в Гатчине уже переходит все границы. Великий князь в полном смысле слова живёт там как в осаждённой крепости и не собирается ни сдаваться, ни переходить в наступление. На эту изоляцию уже стали обращать внимание иностранные послы. Ты сам, Александр Андреевич, доставлял мне иностранные газеты с совсем не лестными для русского престола комментариями. Эти пасквили продолжаются?

— Они не могут не находить своего продолжения, ваше величество. Россия слишком большая держава, чтобы не привлекать к себе постоянного внимания.

— Опять общие рассуждения. Если ты собираешься меня ими успокоить, то зря. На этот раз я не пойду на поводу твоих колыбельных песен.

— Но это истинная правда, ваше императорское величество, и стоит ли тратить ваше внимание на подобные мелочи?

— Стоит. И даже очень. Вспомни, чем кончилась моя снисходительность в отношении великого князя во время Шведского похода? Заговором в его пользу! Который, скажешь ты, удалось вовремя предотвратить. Всё верно. Но ведь это первая такая явственная попытка. И ты знаешь, кого я в ней виню? Эту вашу безобидную крошку Нелидову!

— Вы придаёте этой женщине такое значение, ваше величество? Не результат ли это бесконечных наговоров великой княгини? Вы сами придерживались той точки зрения, что раздор между двумя этими особами в определённом смысле полезен.

— Был. Когда-то. Но время показало: великая княгиня своей активностью способна только раздражать Павла Петровича, тогда как маленькая фрейлина поддерживает его в самых крайних его амбициях, если только сама их ему не внушает.

— Но что может измениться в её собственном положении в случае достижения той цели, которую вы имеете в виду, ваше величество? Решительно ничего, и даже напротив — предмет её вожделений станет для неё гораздо менее доступным.

— Ошибаешься, Безбородко. Она думает в этих розыгрышах конечно же о себе, но только в том смысле, что, питая амбиции великого князя, тем самым привязывает его к себе. Наши агенты утверждают, что он попросту не может дышать без неё. К тому же у нас не было возможности выяснить, насколько расчётлива эта крошка. Что, если её советы не уступают советам братьев Куракиных, если только не превосходят их? Попытка заговора показала, как ловко она ушла от подозрений сама и вывела всех своих друзей. Посмотри, каких сторонников и преданных друзей она имеет: братья Куракины, Вадковский, Плещеев — всех не перечтёшь. И не надо меня уверять, что их преданность обращена напрямую к великому князю. У него слишком тяжёлый характер.