Зинаида Чиркова - Кабинет-министр Артемий Волынский

Но особенно настаивал Пётр на том, чтобы вера Анны не была переменена. Она и её служители могли свободно управлять греческое богослужение, и для того должна быть в Митаве построена церковь по греческому образцу. Дети мужского пола обязаны были воспитываться в «евангелической лютеранской вере», но дочери — в греческой.

Оговорено было также, что если бы герцог умер бездетным, вдова его получила бы достойное жилище и замок, а также по 40 тысяч рублей в год на пропитание.

Словом, Пётр постарался обеспечить своей племяннице достойную жизнь как в замужестве, так и, не дай бог, во вдовстве...

Пётр отправлял свою племянницу за границу впервые, и потому эта свадьба осталась в памяти Анны как нескончаемый праздник. Её не веселил бесконечный парад яхт и буеров, пышные застолья и прелестные одеяния жениха и невесты. Увидев Фридриха впервые, Анна была потрясена: жених был на голову ниже невесты, слабогруд и вял, отличался хилым телом, закутанным в пышные камзолы. Его бледно-голубые глаза смотрели на всё с бесконечным вызовом и презрением, волосы, редкие и невзрачные, прикрывал громадный парик, тонкие ноги обтянуты моднейшими чулками, а высокие каблуки на башмаках не добавляли роста.

Она много плакала перед свадебной церемонией, но сказала себе, что будет верной и преданной женой, каков бы ни был её суженый по виду. Недаром пророчила ей Екатерина супруга, могущего быть и больным, и хилым.

Но оказалось, что герцог Фридрих отличался к тому же завидным умением наливаться до потери сознания. На всех предсвадебных церемониях, на смотринах и сговоре он так налегал на русские, льющиеся рекой пенные напитки, что из-за стола уносили его почти замертво.

И это Анна решила принять как данное от Бога. Что ж, если таков её муж, таков её избранник, пусть так и будет. Всё равно она станет ему хорошей и верной женой — так уж заложено в её судьбе и характере.

В день свадьбы в палатах Анны собрались все знатнейшие дамы государства. Мать, сёстры, царевны-тётки, супруги первых лиц обрядились в пышные немецкие платья. Они окружили Анну, причёсывали её пышные волосы, укладывая их в высоченную причёску и украшая бриллиантовой короной. Уши её оттягивали тяжёлые серьги из старых сокровищниц царицы Прасковьи, а пальцы на руках отяготили перстни с большими сапфирами, аметистами и бриллиантами.

В довершение всего надели на неё роскошное платье из белого бархата, украшенного золотыми городками [13] Городки - здесь узор в виде зубцов, вышитый или вырезанный на чём-либо. , и накинули на плечи красную бархатную мантию, подбитую нежнейшим снежно-белым мехом горностая.

Анна не узнавала себя в огромном зеркале. Удивительной красоты женщина стояла перед ней. Высокая, стройная, с высоким бюстом, подчёркнутым большим декольте, на шее и пальцах сверкающие камни. Только вот туфельки пришлось надеть без каблуков: слишком уж выделялась она своим ростом среди всех дам.

Сам Пётр решил руководить свадьбой. Он присвоил себе титул обер-маршала, распорядителя праздничной церемонии, облачился в алый кафтан с собольими отворотами, натянул серебряную портупею с серебряной же шпагой. На грудь ему повязали голубую ленту ордена святого Андрея Первозванного. Шапку он не надел по своему обычаю, а водрузил на голову громадный пудреный парик. Взяв в руки маршальский жезл, разукрашенный золотом и серебром, царь приказал садиться на суда. Гремел хор немецких музыкантов, баржу с распорядителем торжества сопровождали суда поменьше со знатнейшими людьми государства. Среди всех приткнулся в шлюпке и Борис Петрович Шереметев, сзади которого стоял, как обычно, Артемий Волынский.

Выйдя на берег у дворца царицы Прасковьи, Пётр приказал всем дамам размещаться в лодках. Артемий пожирал глазами невесту, красивее которой, как он думал, не было ни одной дамы в шлюпках.

Обер-маршал привёл к судам жениха, обряженного в белый камзол, затканный золотом, и всю его свиту, сопровождающие разместились в лодках, и вся флотилия из пятидесяти судов поплыла вниз по реке ко дворцу князя Меншикова, где и должна была начаться главная церемония бракосочетания.

Анна не глядела по сторонам. Все её мысли направлены были на то, чтобы удержаться и не сгибаться под тяжестью драгоценностей, тяжёлой бархатной робы и длиннейшей мантии. Всё давило её к земле, но она прямо сидела на самом носу шлюпки и только изредка взглядывала на чёрную воду Невы и белые буруны, взрываемые взмахами бесконечных весел.

Музыка гремела, никому не приходилось что-то говорить. Залпы пушек и звон колоколов, громкая музыка оркестров сливались в неумолчный шум.

В хоромах Меншикова их уже ждал архимандрит Феодосий Яновский с церковным клиром [14] Клир - в христианской церкви совокупность священнослужителей и церковнослужителей. , обряженным в золотые и серебряные рясы. Специально для церемонии бракосочетания поставили здесь, в громадных палатах светлейшего, белую большую полотняную походную церковь. Едва ли Анна сознавала, что происходит. Сладкий дым ладана, пение церковного хора, слова обряда, надевание обручальных колец — всё это прошло мимо её воли и сознания. Архимандрит правил службу по греческому образцу, он лишь опустил некоторые детали, чтобы отдать должное вере герцога.

Их повели обедать. Лавровые венки украшали головы жениха и невесты, и длинный стол раскинулся перед ними, словно дорога, уставленная необычными яствами. Мать и сёстры почти не смотрели на Анну — лицо её было, как всегда, сосредоточено и серьёзно, она даже не поворачивалась к жениху, чтобы хоть вблизи рассмотреть его. Пётр весело и несколько даже суетливо распоряжался всем свадебным застольем. Он провозглашал тосты, и каждый раз после его слов гремели пушечные залпы — и на плацу, и на яхте «Лизетта».

По обычаю после хора «Горько» жених и невеста должны были поцеловаться.

Встал жених, предупреждённый о варварских обычаях русского царя, встала и Анна. Они едва повернули друг к другу лица, коснулись губами друг друга и снова сели. Анна не увидела даже лица герцога — всё расплывалось перед её глазами.

Зато она видела, как тонкие бледные руки её мужа то и дело поднимали кубок с вином. Он пил при каждом тосте, глотая шумно и быстро. К концу обеда он был уже настолько пьян, что едва сидел за столом, и Анна потихоньку поддерживала его правой рукой, чтобы не свалился.

Они остались за столом, когда Пётр объявил танцы.

Первой с каким-то незначительным голштинским кавалером пошла танцевать Катерина, сестра Анны. Она выделывала такие антраша, что Пётр ещё более развеселился, Прасковья смотрела на свою старшую, поджав губы: погоди, ужо будет тебе после бала...