Зинаида Чиркова - Кабинет-министр Артемий Волынский

Волынский говорил медленно и внятно, останавливаясь тогда, когда слова его переводил толмач, а иш агасы, подходя к шаху, пересказывал их.

Артемий хорошо знал свою речь, он давно выучил её назубок, и все его интонации были ясны, чётки и правильны. Но никто из присутствующих не знал русского языка, и все его усилия пропадали втуне.

Не успел он сказать и четверти своей речи, как шах движением руки прервал его и приказал иш агасы взять у посланника его верительную грамоту. Иш агасы кинулся выполнять приказание, хотел было выхватить из рук Волынского грамоту, но тот не дал её, заявив, что ещё не окончил свою речь.

Иш агасы перевёл через толмача приказание шаха — отдать верительную грамоту, а потом продолжать речь. Волынский взял грамоту у переводчика, хотел подойти и вручить её самому шаху. Но тут выскочил эхтема девлет и, не допустив его до шаха за несколько шагов, принял грамоту, отнёс её к шаху и положил между шахом и его короной, лежавшей рядом. Это тоже была простая чалма с эгреткой из журавлиных перьев, заколотых золотым аграфом. Волынский отступил на то же место, с которого начал свою речь, и продолжал говорить.

Толмач переводил, иш агасы доносил шаху.

Артемий одновременно внимательно рассматривал шаха и обнаружил странную уродливость: ручки и ножки правителя по сравнению со всем его туловищем были чрезвычайно коротки, а молодое лицо с чёрными миндалевидными глазами то и дело вспыхивало румянцем: государь то ли стеснялся своей уродливости, то ли не знал, как вести себя в присутствии посланника столь великой особы.

Однако когда посланник упомянул о дружбе и любви русского царя к персидскому государю, шах опять прервал Волынского и сказал вслух:

— От нашего приятеля приехал. Здравствует ли приятель наш, царское величество?

Артемий ответил обычной формулой, что царь был здоров, когда он, посланник, уезжал из Петербурга. Султан Гусейн снова спросил:

— А где находился царское величество, когда посланник покинул его?

Артемий немножко удивился, но понял, что иш агасы не всё переводит своему государю, и спокойно сообщил, что царь был в Петербурге.

— Эхтема девлет говорит, что ты — добрый человек, — милостиво сказал шах, — садись...

Но Артемий возразил, что ещё не окончил свою речь, которую должен донести шаху от его царского величества. Но шаху, видимо, наскучило слушать эту речь в тройном пересказе, и он махнул коротенькой ручкой:

— Поди сядь, я тебя ещё к себе позову...

Артемию ничего не оставалось делать, как подчиниться, и он, отойдя от трона и низко поклонившись шаху, уселся на принесённую ему скамейку, обитую золотыми пуховыми подушками, как раз напротив того места, где стоял первый министр. Тогда же сел и тот.

После этой короткой аудиенции эхтема девлет потребовал текст речи на персидском языке. Долго трудился Артемий вместе с Семёном Аврамовым, сведущим в языке страны, над переводом и красивым оформлением речи посла Петра I. Надо было учесть все местные особенности, все стилистические фигуры, чтобы точно передать её смысл. Она звучала примерно так:

«Божией милостью царь всероссийский (далее перечислялись все титулы Петра) мой государь повелел вас, великого государя, ваше шахское величество, мне, своему посланнику, дружелюбно поздравить и подать свою, великого государя, грамоту и объявить любительные дары и приветствовать вашему шахскому величеству, великому государю доброго здоровья и в государствах ваших благополучного и счастливого государствования. И при том обнадёжить именем своим повелел от лица его, нашего государя, присланный к вашему великому государю посланник для лучшего утверждения и умножения истинной дружбы и приязни, которая есть от предков ваших обоих великих государей.

Того ради именем его царского величества обнадёживаю, что его царское величество не токмо в той мере, как предки его величества имели, но ещё и паче дружбы и приязни от вашего шахского величества желает и оную содержать и умножать обещает, как за себя, так и высоких своих наследников непременно и нерушимо.

Потому наш государь особливо мне повелел благодарствовать вашему шахскому величеству за любительные вашего величества отсылки (присылки грамот) и посольства как прежние, так и ныне...»

Упомянуты были в речи и надежды на торговое сотрудничество, и просьба о защите интересов русских купцов, и что позже царь пошлёт великое посольство в Персию, а покуда, будучи утомлён военными походами, прислал посольство малое с ним, посланником Волынским, во главе.

Прибавил Волынский и от себя, что надеется на милостивое обращение и хорошее содержание, поскольку до сих пор содержался как некий шкляв — раб, что даже как будто и на смерть осуждён был, яко злодей, и просил сатисфакции.

Эта речь Волынского, стоившая ему бессонной ночи, была прочитана перед шахом на второй аудиенции первым министром.

Во время этой второй аудиенции шах выслушал всю речь Волынского, попросил его сесть и приказал подать угощение. Поднесли «варёный щербет» — сначала шаху, потом посланнику русского царя, а затем уже всем приближённым. В золотой мисе поставили перед Артемием сладости, и шах спросил у посланника, будет ли он курить кальян. Никогда ещё не пробовал Артемий такого угощения, но вежливо ответил, что если шах прикажет, то станет курить кальян.

На этой аудиенции шах продемонстрировал перед посланником свою милость и правосудие. Приводили подсудимых, клали их лицами вниз у ног шаха, сняв с них чалмы, и докладывали о вине. Двух персов шах помиловал, им надели чалмы на головы и отпустили. А третьего иш агасы с добровольцем из приближённых в качестве палача отлупили палками по «гузну».

После этой экзекуции шах позвал посланника ближе и стал расспрашивать о Петре. Но интересовало его только одно — увлекается ли русский царь ловчими птицами и собаками, чтобы ездить на охоту. Артемий честно ответил, что у Петра нет таких склонностей, добавил, что Пётр I более к войне тщание имеет. Шах одобрительно закивал головой и поинтересовался, кто ведёт войну царя. И Артемий разъяснил, что генералы и фельдмаршалы, но и сам Пётр неустанно трудится.

— Природный ли ты русак? — спросил шах.

Артемий ответил положительно.

— Ты мне полюбился, — улыбнулся шах.

— Не достоин я такой милости шаха, — поклонившись, сказал Артемий.

— Хорошо ты говоришь, — снова улыбнулся шах и, повернувшись к своим евнухам, повторил: — Хорошо он говорит...

Артемий воспользовался благоприятным поворотом в беседе и напомнил, что он ещё не окончил речь и не донёс изустно приказ своего государя. Шах сразу поскучнел:

— Я тебя особо позову и буду с тобою говорить обо всём секретно...