Зинаида Чиркова - Проклятие визиря. Мария Кантемир

Уже неслись по Неве заскорузлые избёнки, строенные из гнилого дерева и лишь слегка прикрытые соломой, — дома бедноты, как всегда в таких случаях, были первыми жертвами стихии.

Бились в водах коровёнки, уходя с рогами в чёрную муть, обессиленно выныривая и уже совсем скрываясь в водоворотах.

Плыли собаки, увёртываясь от вырванных с корнем деревьев, качало и переворачивало плоты, едва сколоченные, чтобы хоть как-то укрыться от гибели.

Дом Кантемиров стоял неподалёку от реки, и Марии пришлось воочию пережить весь ужас этого наводнения.

Самое главное — вода не разливалась спокойно, а догоняла лошадиные упряжки и с рёвом опрокидывалась на них, смывала спешащих редких пешеходов, уносила с собой в Ладогу всё, что было неустойчиво, не закреплено в земле навечно.

Вода ворвалась и в дом Кантемиров. Завизжали мальчишки, шаля и стремясь побродить по воде с голыми ногами, засучив штанины, укрылась на верхних этажах Анастасия, прижимая к себе Смарагду-Екатерину, испуганно смотревшую на мать.

Один лишь Кантемир не потерял присутствия духа: он приказывал насыпать в мешки землю, прокладывать их вдоль стен дома, отчерпывать прибывающую воду, чем только возможно.

Рядом с отцом была и Мария — и она принимала деятельное участие в борьбе против страшной слепой стихии.

Ветер и дождь, чёрная несущаяся вода надолго остались в памяти Марии, но она, подавляя в себе противное липкое чувство страха и беспомощности перед этой водой, вместе с отцом прыгнула в лодку, чтобы наперекор стихии что-то сделать, хоть чем-то помочь людям.

Они плыли по тёмным улицам, борясь с течением и ветром, подбирая тех, кто не успел добрести до сухого места, привозя в свой дом нищих и калек, уже захлебывающихся в воде.

Весь дом скоро стал похож на походный лазарет: вповалку лежали на втором ярусе спасённые люди, выли внизу собаки, забираясь всё выше и выше от наступавшей воды.

Трое суток продолжалась эта беспрерывная война с наводнением. Мария не помнила, ела ли она за это время, прислоняла ли голову к подушке, и только тогда, когда стих ветер, небо расчистилось, а воды Невы повернули к морю, она опамятовалась.

Слуги и домочадцы ещё убирали нанесённые водой глину и мусор, собирали осевшее на иле тряпье, а она уже ворвалась на свою половину, упала на подушку не раздеваясь, и глаза её сами собой закрылись.

Сказалось напряжение последних нескольких дней — и промокшие ноги, и лютые сквозняки, и оглушительный вой воды и ветра.

Мария тяжело и опасно заболела...

А Пётр так и не прервал своих торжеств по поводу заключения мира со Швецией.

Слуги сбивались с ног, накрывая пиршественные столы в царском дворце, стояли по колено в воде на дворцовых кухнях, но пиры шли чередой, съезжались, невзирая на потоп и бурю, знатные люди, сверкали фейерверки и огненные вензеля в тёмно-синем, затянутом тучами небе, качались расписные лодки и ботики под бархатными балдахинами возле пристаней, чтобы в любое время быть готовыми к плаванию среди обломков домов.

Изредка Пётр выбегал из пиршественной залы, садился в первый попавшийся ботик и выезжал на море чёрной воды вокруг дворца.

Вытаскивал вместе с матросами попавших в водоворот, и возвращался к гостям, нимало не смущаясь промокшим камзолом и сырым кафтаном.

Снова вино, вкусная еда, и царь как будто вновь оживал, радость не давала ему ни жара болезни, ни хрипа простуды.

Он оглядывал столы, замечал поредевшие ряды приглашённых и хмурил брови — был недоволен, что радость его не разделяют с ним его подданные.

— Кантемиры опять не значатся за столом, — угрюмо сказал он Толстому. — Неужели снова моргуют?

Не забыл слов Екатерины Пётр — моргуют, брезгуют, не хотят.

— Да нет, — ответил Толстой: он всегда был в курсе всех последних городских новостей, — вместе с князем Мария плавала на лодке, спасала людей, простудилась, а теперь вот занемогла...

Пётр укоризненно взглянул на Толстого: дескать, не мог раньше шепнуть — и выскочил из-за стола.

Ботик стоял наготове, и Пётр поплыл по промокшим улицам прямо к дому Кантемиров.

Лучший его лекарь Блументрост был с ним в ботике.

Длинные ноги Петра шагнули из ботика к мосткам, проложенным по илистой глине, нанесённой половодьем, к залитому ещё водой крыльцу князя Кантемира.

Сам князь, небритый, с опухшими от слёз глазами, сидел на половине Марии, держал её горячую воспалённую руку и тихонько шептал:

— Господи, спаси, сохрани, Кассандра, жена моя, охрани свою старшую, вымоли у Господа выздоровление...

Он вскочил, увидев пригнувшуюся голову Петра, едва не зацепившегося о низкую притолоку.

— Что, как? — отрывисто спросил Пётр, а сам уже подсел к постели Марии.

Она лежала раскинувшись, её чёрные волосы разметались по снежно-белой подушке, пунцовые щёки пылали от внутреннего жара, а губы потрескались и кровоточили.

— С минуты на минуту ждём конца, — горестно вымолвил Кантемир. — Уже много дней не приходит в сознание...

— Лечи! Или вас просить надобно? — сурово приказал Пётр и подвинулся к краю постели, освобождая место для Блументроста.

Смотрел, как тот щупает пульс, как осматривает и прикладывает к груди ухо, заворачивает смятую нежнейшую рубашку, прощупывая мышцы на животе.

— Нужны лекарства, ваше величество, но оснований для летального исхода словно бы нет, — прошептал Блументрост.

И тогда Пётр поднялся:

— На ноги поставить, и чтобы была здоровёхонька. Оставайтесь, сколь надобно.

— Слушаюсь, ваше величество, — поклонился Блументрост.

Пётр быстро вышел, снова прошёл по мосткам и сел в ботик. Он вернулся к пиршественному столу, будто и не отлучался никуда, и опять широкая улыбка была на его круглом лице.

Только глаза смотрели холодно и устало.

С этого дня здоровье Марии пошло на поправку: отвары, бульоны, лекарства — пичкали её лекари, заботились о том, чтобы выполнить предписания царя.

Но прошло ещё долгих три недели, прежде чем она, похудевшая, подурневшая, жёлтая и слабая, смогла наконец подойти к столику и выпить чашку кофе.

Кофе взбодрил её, и она долго сидела у окна, разглядывая всё, что осталось после осеннего потопа, — груды заиленной глины, мусор и обломки, — но чёрные воды Невы уже текли спокойно, и представлялось, что вовсе и не было этих пенных водоворотов, не было завихрений и омутов, словно взбесившийся сумасшедший взбаламутил всю реку.

Теперь Нева уже сияла под неярким осенним солнцем, отблёскивала искрами взметающихся капель от проходящих судов и казалась такой мирной, тихой, что не верилось в её расходившуюся стихию...

И сразу навалился на Марию ворох новостей. Из них самыми важными посчитала она те, что относились к её братьям. «Табель о рангах» напечатана была в «Ведомостях», газете, которую царь издавал уже давно и в которой все придворные и международные новости сообщались в коротких строчках.