Александр Артищев - Гибель Византии

Мехмед выразил желание совершить конную прогулку, но почти сразу же отменил решение и направился во внутренний дворик, старательно отделанный под зимний сад. По большей части многолюдные залы и переходы дворца были в тот день непривычно пусты.

В маленьком садике Мехмед осмотрелся и сделав несколько шагов, остановился у раскидистого куста роз. Некоторое время он мрачно созерцал повядшие листья, затем кивком подозвал садовника. Тот приблизился, трясясь как в приступе лихорадки.

— Что это? — хрипло спросил султан, указывая на поникшие бутоны.

— Мой повелитель, — садовник заикался на каждом слове. — В это время года цветам особенно недостает тепла и солнечного света.

— Ты забыл их полить, — не слыша оправданий, закричал Мехмед. — Ты специально их моришь, держишь в холоде, чтобы досадить мне!

Он резко повернулся к сопровождающей его охране.

— Перерезать собаке глотку. Пусть напоит куст своей теплой кровью!

Юзбаши обнажил кинжал и схватил садовника за волосы. Молящий о снисхождении крик сменился глухим бульканьем и сипением. Зеленые листья окрасились в алый цвет, красными стали бутоны и земля.

— Выбросить дохлятину, — Мехмед толкнул носком сапога притихшее тело.

Он прошествовал дальше, к грядкам, на которых созревали его любимицы, серо-желтые овальные дыни. Машинально пересчитав их, он чуть было не подскочил от удивления: число дынь оказалось меньшим на одну единицу. Еще не веря своим глазам, Мехмед пересчитал их вновь. Ошибки не было: одной дыни не доставало!

Кровь отхлынула от сердца.

— Что, что такое? — забормотал он, чувствуя, что еще мгновение — и он бешенства потеряет рассудок.

— Этого не может быть!

Он медленно повернулся к своей свите и придворные, завидев выражение его бескровного лица, падали ниц, скрючившись от ужаса.

— Привести сюда главного садовода, — тихо произнесли бледные, стянутые в узкую полоску губы.

Стражники сорвались с места и выдернули из толпы нужного человека. Грузный старик мешком висел у них на руках: от страха ноги отказались служить ему. Швырнув его на колени перед султаном, воины встали по бокам, не спуская с него глаз.

— Где? — спросил Мехмед, тыча пальцем в стеклянные колпаки.

Старик застонал, не отрывая лица от земли.

— Я спрашиваю тебя, грязное животное, где м о я дыня?

Стражник занес ногу и отвесил могучий пинок в зад прислужника. Толстяк оторвался от земли, пролетел целый ярд и плюхнулся у самых ног султана.

— Я не слышу, что ты там бормочешь! — заорал Мехмед, отпихивая ногой содрогающееся тело.

Садовод приподнял мокрое от слез лицо и жалобно запричитал:

— Не гневайся, о свет моих очей! Я не знаю точно, но могу предположить: не далее как вчера твоим постельничим было прислано мне пятнадцать рабов для земляных работ……

— Достаточно, — оборвал Мехмед. — Привести сюда всех, кто работал вчера в этом саду.

Не прошло и нескольких минут, как полтора десятка человек, растерянно озираясь, стояло перед ним. Рабы были босы, в лохмотьях, с непокрытыми головами, на которых были грубо сострижены волосы.

Мехмед пристально осмотрел невольников.

— Спроси их, — кивнул он юзбаши, — спроси этих свиней, кто из них сожрал мою дыню.

Сотник прошелся вдоль рядов, выкрикивая в лицо каждому вопрос. Но рабы лишь недоуменно разводили руками.

— Они не понимают вопроса?

— О нет, мой повелитель, понимают, — ответил постельничий. — Все они не первый год в услужении и уже неплохо знают наш язык.

— Хорошо, — Мехмед сделал несколько шагов и остановился. — Если они не желают признаваться, тогда я сам разыщу виновного. И сделаю это так: прикажу всем поочередно вспороть животы и проверить содержимое желудков.

Повинуясь взмаху его руки, солдаты набросились на рабов, посбивали их с ног и прижали к земле.

— Начните с этого, — Мехмед указал на рослого негра, дико вращающего белками глаз.

Раб взревел, вырвался из рук и бросился бежать. Его тут же настигли, вновь повалили на землю и перевернули на спину. Двое стражников уселись ему на ноги, еще двое — прижали коленями руки. Юзбаши извлек из-за пояса нож, попробовал пальцем кривое лезвие, удовлетворенно хмыкнул и принялся за дело. Склонившись над рабом, он одной рукой уперся ему в грудь, другой — умело рассек живот. Протяжный нескончаемый вопль заполонил все пространство маленького дворика; казалось невероятным, что так может кричать один человек.

Юзбаши погрузил обе руки в кровавое отверстие распоротого живота и покопавшись, извлек блестящий сизой слизью желудок. Разрезав его пополам, он поворошил ножом содержимое и отрицательно покачал головой.

— Следующего, — кивнул султан.

Еще одного раба подняли и поволокли за вывернутые руки. Несколько обреченных стали сильно биться, подобно выброшенным на землю рыбам. Одному даже посчастливилось стряхнуть с себя солдат и схватить валяющуюся неподалеку мотыгу. Но прочие невольники не поддержали отчаянной борьбы и буянов успокоили быстро, перерезав им глотки. Над смельчаком, схватившим мотыгу, даже слегка позабавились, и хотя ему удалось проломить головы двум солдатам, его убили не сразу: сперва отсекли руки и только потом — голову.

В уютном маленьком саду тошнотворно завис запах смерти: запах сырого мяса, крови, требухи и зловоние вспарываемых желудков. Оставшиеся в живых рабы уже не кричали, а тихо стонали в смертной тоске. Те из них, кто еще не успел помутиться в рассудке, молили, каждый своего бога, чтобы останки той злополучной дыни поскорее обнаружились в желудке соседа.

Всецело поглощенный зрелищем, Мехмед не обращал внимания на свиту. Большинство сановников хладнокровно созерцало расправу, другие отворачивали лица или старались незаметно отодвинуться подальше, некоторых мучали рвотные позывы, а кто-то без сил и сознания опустился на землю. Но никому из них и в голову не могла прийти мысль удалиться прочь от этого судилища. Бесконечный животный вой стоял над той импровизированной бойней. Земля перестала впитывать кровь и из-под ног палачей, отгребающих в сторону дымящиеся внутренности, выплескивались красные густые струйки.

Нечто, отдаленно напоминающее пережеванные корки, обнаружили в желудке лишь у предпоследнего, четырнадцатого раба.

Мехмед был удовлетворен.

— Насадить труп мерзавца на кол и выставить на площади, — распорядился он, поднимаясь с табурета. — И приставить рядом глашатая, чтобы каждый знал, какая кара ждет расхитителей имущества султана! Так же поступить и с оставшимся: он видел преступление и не донес о нем.

Он брезгливо осмотрел свои забрызганные кровью сафьяновые сапожки и быстро направился к выходу.