Александр Артищев - Гибель Византии

«Когда же вы все наконец оставите меня в покое?» — отчетливо читалось у него на лице.

Кантакузин брезгливо осмотрел лейтенанта и повернулся к подесте.

— Поскольку вам обоим уже известно о подходе врага, мы желаем выслушать и оценить ваши намерения и планы на ближайшее будущее.

Лейтенант пожал плечами и недовольно брякнул:

— Я солдат и подчиняюсь приказам. Если синьору подесте будет угодно отдать приказ об обороне Галаты, я выполню свой долг.

— Мы не ослышались, лейтенант? — Кантакузин уже еле сдерживал себя. — Ты признаёшь над собой лишь подесту, тогда как каждому мальчишке в ваших трущобах известно, что василевс — единственный и полноправный наш государь?

— Я служу тому, кто платит, — угрюмо возразил Гвиланди.

— Мне кажется, дела требуют срочного наведения порядка, — вмешался мегадука. — Если холоп отступает от веления долга, его хозяин в той же мере несет ответственность за измену. По моему мнению, мастер Кантакузин, на мачтах этой галеры не достает двух веревок с петлями на концах.

Лицо подесты поплыло пятнами, увлажнилось и стало напоминать кусок плохо заквашенного теста.

— Но, синьор….

— Да мне достаточно двух сотен меченосцев, чтобы перевернуть вверх дном ваш паршивый пригород, — заорал стратег, с силой грохая кулаком по столу. — И вот этой руки, чтобы вдребезги разнести ваши гнилые головы. Вы что же, осмеливаетесь полагать, что мы, взрастив за пазухой ядовитую гадину, не найдем в себе решимости одним ударом прихлопнуть ее? Вы сильно ошибаетесь, господа генуэзцы!

Подеста в ужасе замахал руками.

— Что вы, что вы, синьор, зачем же так волноваться? Прошу вас, не принимайте всерьёз глупые речи лейтенанта — его еще незрелый и от природы слабый ум затуманен вчерашней попойкой. Мы отлично осознаём, что живем на этих землях из милости василевса, да продлит Господь его годы, и никогда, даже под страхом смерти не допустим и мысли о неповиновении.

— Приятно слушать разумные речи, — насмешливо произнес Алексий. — Но на вашем месте, синьор подеста, я бы призадумался над тем, может ли обделенный умом человек, не знающий своего государя и отпускающий в военное время весьма двусмысленные шутки, исполнять и впредь обязанности начальника гарнизона.

Гвиланди с проклятиями вскочил на ноги. Подеста тут же очутился возле него и скороговоркой, несколькими словами утихомирил его. Затем повернулся к Алексию.

— Я задумаюсь, синьор, непременно задумаюсь. И воспользовавшись случаем, прошу передать мастеру Феофану мои пожелания доброго здравия и долгих лет жизни.

Стратег нетерпеливо повел головой.

— Оставим любезности до лучших времен.

— Всем известна роль Перы в системе оборонительных сооружений Константинополя, — в тишине его слова падали веско, как куски свинца. — И у нас нет сомнений, что Галата — одно из самых слабых звеньев в этой цепи. Империя лишена возможности укрепить гарнизон своими отрядами и потому жителям колонии придется уповать на собственные силы. Договаривайтесь с турками как хотите, но помните, что если хоть на мгновение возникнет вероятность преждевременного падения Перы, мы бросим на поддержание порядка весь наш резерв.

— Так же, в качестве ответной меры, будут конфискованы банки и склады, имущество городских жителей и принадлежащие колонии суда, — продолжил перечень угроз мегадука. — А после отражения врага я лично буду ходатайствовать перед василевсом о расторжении договора с Генуэзской республикой на право аренды этой земли.

— Слишком высокая плата за беззащитность, — возразил Ломеллино. — Колония не готова к войне и не выдержит продолжительной осады.

— Нам известно столь же хорошо, как и вам, что Мехмед пока не собирается ссориться с Генуей, так как она своим флотом может перекрыть Босфор, разрезав тем самым владения османов на две несообщающиеся половины. Помимо того, согласно одному из основных пунктов договора, городские власти Галаты в случае вторжения врага обязаны до последнего солдата защищать стены своего города, — ответил стратег.

— Далее, — Нотар прихлопывал ладонью по столу, как бы вбивая слова в голову собеседника, — мы считаем целесообразным снабжение столицы пригородом не только оружием и провиантом, но и снаряжение отрядов добровольцев и посылку их на помощь войскам Империи.

Ломеллино вскочил, как подброшенный пружиной.

— Синьор! Но ведь это нарушает нейтралитет! Тот самый нейтралитет, к которому нас призывал только что стратег Кантакузин. Посылка солдат в Константинополь послужит поводом для штурма Галаты, а впоследствии и к войне между Турцией и Генуей.

Он с убитым видом рухнул обратно в кресло.

— Велите нести веревку, синьор Нотар. Без распоряжения сената Республики такой приказ я отдать не в силах.

Димитрий успокаивающе поднял руку.

— Подеста неверно истолковал слова уважаемого мегадуки. Никто не принуждает Галату к военному союзу. Но и добровольцам, выразившим желание сражаться по ту сторону Залива, препятствий чиниться не должно.

С этим Ломеллино был полностью согласен. Он лишь многословно сожалел, что преклонный возраст, а так же отсутствие должного воинского умения не позволяют ему лично взяться за меч — ведь выручать из беды своих единоверцев есть священный долг каждого добропорядочного христианина.

Кантакузин кивнул головой.

— Поскольку в главном мы достигли согласия, а именно так я понял витиеватые заверения синьора Ломеллино, остается скрепить эти поправки к основному договору отдельным документом.

После того, как димархи удалились на борт галеры, Роман некоторое время бесцельно ходил вдоль пристани, затем вскочил в седло и направился в город.

Широкая дорога под прямым углом уходила от моря, по обочинам высились плотные застройки одно- и двухэтажных домов. Чем глубже он удалялся в город, тем наряднее и богаче становились фасады строений. Маленькая, ухоженная, плотно застроенная Галата производила выгодное впечатление по сравнению с огромным ветшающим Константинополем. Но над ней, в отличие от ее великого соседа, витал тот самый неистребимый дух провинциальности, свойственный большинству малых городов.

Улицы были полны прохожих и торговцев, в чьих голосах Роману слышался сызмальства знакомый лигурийский диалект. Ему на мгновение почудилось, что он и впрямь находится в одном из окраинных районов Генуи, где прошло его детство и пора взросления. Невольно он стал раздаривать улыбки прохожим и те в ответ, благодаря за внимание, в приветствии поднимали руки. Коробейники, бурно жестикулируя, протягивали к нему лотки с выставленным на них товаром, приказчики зазывали его в свои лавки, а некая смазливая цветочница, выхватив из корзины полураспустившийся бутон, бросила ему розу. Роман поймал его на лету, сбил на затылок берет и пристроил цветок рядом с белым пером. Невольно приосанившись, он пришпорил коня и проезжая через людную площадь, не раз с удовлетворением ловил на себе любопытствующие взгляды горожанок.