Александр Артищев - Гибель Византии

— Я? А что я? — проворчал он с досадой, хотя и несколько смущенно. — Говорят тебе, я устал. Весь день возился с лошадьми. Чистил их, поил, давал овса. Думаешь, это так просто? Это тебе не тряпкой махать.

— С лошадьми? — едва не зашлась в хохоте Дария. — Ах да, чуть не забыла — ты же в них души не чаешь! Вот только зачем тебе я? Отправляйся в стойла к своим красоткам и люби их там, всех по очереди. Может тогда, среди них, ты почувствуешь себя мужчиной!

— Ну хватит, разболталась…., - оскорблено начал Фома.

— Ты говорил, твой отец — рыбак? — перебила она.

— Ну, говорил. Так оно и есть.

— Теперь мне понятно, откуда в тебе рыбья кровь и глупые осьминожьи глаза!

— Послушай, перестань сквернословить. Ты говори, да знай меру!

— Вот мужчина, так мужчина! — зашептала она, вновь припадая взглядом к щелке в соседнюю комнату. — Быстрый, сильный, жадный до любви и щедрый до ласки. Даже одеяла все с себя скинул, так должно быть разогрелся от страсти!

— Дай посмотреть! — Фома потянулся было к отверстию, но подруга вновь оттолкнула его.

— Уйди, постылый! Не порть мне удовольствие.

Она легонько вздохнула.

— А красиво-то как! Хотела бы я быть сейчас на месте твоей госпожи.

— Вот еще, размечталась! — неприятно усмехнулся Фома, порадовавшись возможности отыграться. — Да он на тебя и не взглянет! У него другая на примете. Станет он развлекаться со служанками, когда по нему такая красавица-госпожа сохнет.

— Тебе-то почем знать, глупый, взглянет он или нет, — загадочно улыбнулась Дария и обхватив за шею своего любовника, прижала его лицо к своей обнаженной груди.

— Какой мужчина откажется от такого тела?

Но даже если бы Фома и захотел ответить, едва ли его речь была бы членораздельной: его рот и язык были заняты в это время другим.

Некоторое время Дария лежала без движения, молча наслаждаясь ласками любовника, затем ее рука скользнула вниз, к паху мужчины, на несколько мгновений задержалась там, затем поползла обратно и вынырнув из-под тела, расслабленно легла на простыни. Женщина удовлетворенно вздохнула, откинулась на спину в полный рост и слегка раздвинула ноги, принимая более удобную позу.

На рассвете одного из дней осадные башни начали медленно придвигаться к крепостным стенам. Гигантские сооружения катились вперед, неуклюже переваливаясь на неровностях плохо утрамбованной почвы; на широких платформах возвышались трехэтажные перекрытия из массивных древесных стволов, под днищем оглушительно и протяжно скрипели колеса из цельнорубленных стволов дерева. Передняя часть и бока башен были обтянуты толстыми воловьими шкурами и обильно смочены водой для защиты от зажигательных стрел врага. Верх осадных сооружений представлял собой широкую площадку с наклонными бортами для прикрытия засевших там лучников и пехотинцев; навес над их головами при необходимости легко превращался в перекидной мостик.

Воловьи упряжки вращали огромные барабаны, которые круг за кругом наматывали на себя толстые пеньковые канаты. Канаты крепились к передней части башен и пропущенные через подвижные оси на вкопанных в землю столбах у самой кромки рва, подтягивали платформы вперед, к крепостным стенам. Впереди гелеполей двигалось несколько десятков бревенчатых щитов с укрывшимися за ними пращниками и джебелями: они должны были защищать башни от возможной вылазки врага. В свою очередь, джебели находились под охраной конницы, патрулирующей проходы между щитами.

Намерения турок были легко разгадываемы и мало отличались от шаблона: под прикрытием пехоты подтянуть осадные башни к кромке крепостного рва и пользуясь преимуществом в высоте, осыпать защитников ливнем стрел и дротиков. Затем, когда стойкость горожан ослабнет, заполнить участок рва охапками хвороста, без помех перебраться на другой край и разом наброситься на не осмеливающегося поднять голову от укрытия врага. После чего уже не составило бы труда переправить по перекидным мосткам сами башни и подтянуть их вплотную к крепостным стенам.

Византийцы загодя подготовились к штурму. Из камнеметов навстречу бревенчатым щитам полетели горшки с пламенной смесью; над атакующими шеренгами повисла завеса черного густого дыма. Но даже объятые огнем, щиты продолжали служить защитой от ядер и стрел. Осаждающие упорно пробирались вперед, надсадно кашляя и задыхаясь в едкой гари. Всадники отступили: кони обезумели при виде пламени, дико храпели, вскидывались на дыбы, топтались на месте, отказываясь подчиняться седокам. Зажигательные снаряды не щадили никого — неуберегшиеся от брызг огненной смеси, окутанные языками огня с ног до головы, визжа как тысячи бесов, неслись прочь, вместе с кожей срывая с себя пылающую одежду. И вскоре затихали, валяясь на земле уродливыми, смрадными головёшками.

Атака продолжалась вопреки усилиям горожан. Щиты удалось подтянуть почти к самой кромке рва. Вслед за ними, величаво раскачиваясь, придвинулись и башни. Горючая смесь была бессильна против мокрых воловьих шкур — от страшного жара кожа коробилась, открывая второй слой натянутых шкур. На эту следующую преграду силы огня уже не хватало. Турки готовились праздновать успех, но в это время противник нанёс неожиданный и весьма чувствительный удар.

Мало кто из осаждающих заметил дымовую змейку, пробежавшую от рва к подножию одной из башен. Земля дрогнула под ногами осаждающих и выплеснула вверх фонтан огня, дыма и камней. Когда ветром разволокло облако пыли, на месте сооружения в двадцать с лишним ярдов высотой зияла огромная воронка, усеянная по краям обломками дерева и кусками разорванных человеческих тел. Уцелевшие после взрыва воины в панике разбегались по сторонам; второй гелеполь прекратил продвижение.

Потрясение было настолько велико, что турки не сразу уяснили себе суть происшедшего: византийцы, заранее вычислив маршрут продвижения башни, за одну ночь заложили пороховую мину и замаскировали её так, что сумели не вызвать подозрений ни у одного из вражеских инженеров.

Ликование на стенах Константинополя сравнимо было лишь с растерянностью и упадком духа в турецком лагере. Многие, от пашей до простых солдат, оправившись от первого потрясения, поспешили обвинить во всем злых духов, к помощи которых колдуны неверных так любят прибегать в критический для себя момент. Однако Исхак-паша не дал разрастись мистическим страхам. С помощью конных чаушей он вернул бежавших солдат на прежние места и подкрепив боевой задор своих воинов тремя полками тимариотов, приказал немедленно начинать атаку.

В тот день впервые осаждающие увидели ворота Константинополя открытыми. Широкий строй закованных в броню всадников выехал из них и быстро устремился к перекидному мосту через ров.