Натан Рыбак - Переяславская рада. Том 2

От жарко натопленной печи дышало теплом. Клонило в сон, тем более что уже третью ночь недосыпал. Есаул Михайло Лученко зевнул, широко раскрыв рот, потянулся, сведя на затылке руки, да так крепко, что суставы пальцев хрустнули. Он закрыл глаза в надежде — когда откроет их, проклятого просителя не станет. А может, и вправду померещилось с недосыпу?

Но есаул ошибся. Коренастый проситель стоял у порога. Переступая с ноги на ногу, мял в руках шапку, склонив на левое плечо подстриженную в кружок голову. Снег у него на лаптях таял, и две лужицы темнели у ног. Лученко еще раз зевнул, но уже без всякого удовольствия, и сердито заговорил:

— Сказано тебе — не можно. Пень дубовый, а не человек!

— Допусти, есаул! Сколько на возу трясся да сотню верст пешком топал.

— А хотя бы и все триста! Мне что? Мог бы в карете приехать… Сказано — нет!

— Челом бью, есаул, яви божескую милость.

Настойчивости неизвестного, одетого в серый потрепанный кафтан, подпоясанный ремешком, никакое терпение не выдержало бы. А нужно сказать — своим терпением есаул Лученко славился. Бывало, казаки или мещане аж посинеют от натуги, прося есаула, чтобы допустил до гетманской канцелярии, а он, пока ему в охоту, «беса языком тешит», как говаривал о нем Капуста, а когда надоест, кликнет караульного казака — и делу конец. А тут вот стоит перед тобой, одним словом, пень, а не человек, и точно речи людской не понимает. Сколько времени торчит перед глазами и одно тянет: пусти да пусти… Будто у гетмана только и дела, что с ним разговоры разговаривать.

— Сказано тебе — нет, и не канючь. У гетмана дела державные.

Лученко решительно поднялся со скамьи, на которой сидел у печки; то ли допек его проситель, то ли припекла спину печь, но так или иначе он был на ногах с совершенно недвусмысленным намерением; без липших слов, даже не клича караульного, турнуть постылого просителя. Но сказанные человеком слова заставили есаула отложить свое намерение.

Лученко даже подумал поначалу, что это лишь почудилось. Но проситель своим басовитым голосом повторил:

— И у меня до гетмана дело державное.

— И у тебя? — У Лучепка глаза полезли на лоб. — Вот чудасия! У тебя?

— Эге ж.

— Кто же ты еси? — спросил есаул с любопытством. — Может, ты, часом, канцлер Речи Посполитой? А может, великий визирь султана турецкого? Или племянник самого цесаря Фердинанда Третьего?

Лученко и дальше продолжал бы этот перечень возможного родословия неведомого чудного просителя, так как собирался одновременно и посмеяться над беднягой, у которого, видать, в голову ведьма пеплу насыпала, и почесать язык свой, если уж не дали ему подремать у печки, но проситель вторично помешал его намерению.

Отмахнувшись рукой от острот есаула, как от назойливой мухи, он сказал:

— Я Демид Пивторакожуха, и даже чихать не хочу на канцлера, султана и цесаря…

Ей-богу, в эту минуту Лученко пожалел, что он один в канцелярском покое. Послушали бы сотники да есаулы, вот бы посмеялись.

— На такую кумпанию не начихаешься, — с хохотом сказал Лученко, упираясь кулаками в бока и покачиваясь на широко расставленных ногах. — Их и за три дня не обчихать, а что ты Пивторакожуха — это у тебя здорово получилось. Где же ты еще полкожуха оставил? Был бы Демид Двакожуха.

Смех сбежал с толстой морды есаула, он строго свел брови и добавил:

— Так вот, ступай отсюда и поищи в другом месте ту половину кожуха, которой тебе не хватает. Тут не меховщик живет, а гетман всея Украины…

— Я до гетмана и пришел. Пусти, есаул!

— Не велено! — отрезал есаул. — Всяким просителям и челобитчикам, вот таким ярыжкам, как ты, ходить со своими челобитьями только к генеральному писарю.

— Мне до гетмана.

— Да ступай ты ко всем чертям со своими кожухами! Исчезни с глаз моих, яко дух лукавый перед знамением крестным!

При этих словах есаул показал Пивторакожуху поросший рыжим пухом кулак, и, довольный своею шуткой, ожидал, какое впечатление произведет она на просителя.

Тот только улыбнулся, блеснув двумя рядами ровных белых зубов, и довольно дерзко объявил Лученку:

— Я уже крещенный, пан есаул, и кулаками и плетьми…

— А еще раз не хочешь? — грозно спросил есаул.

— Нет, благодарю покорно на ласке.

— Ты не благодари, пока не угостили. Сгинь!

— Мне гетмана повидать беспременно надо, — вел свое Пивторакожуха и с досадой вздохнул, — Ты вот погляди, что покажу тебе, есаул…

Запустил за пазуху руку, вытащил что-то завернутое в коленкор и начал разворачивать.

Лученко, заинтересованный, замолчал. Что за диво такое покажет этот Пивторакожуха? Ожидать долго не пришлось, и есаул увидел в руке Пивторакожуха длинный пистоль, серебрившийся в тусклом зимнем свете ясным узором инкрустаций.

В этот миг отворилась дверь, и на пороге появился гетман, гневно закричавший есаулу:

— Где слоняешься, аспид? Не докличешься… — и замолчал, увидав перед собой человека, который повернулся к нему с пистолем, направленным ему прямо в грудь.

Пивторакожуха замер, неожиданно увидев перед собой гетмана.

Лученко метнулся вперед и, заслонив собою гетмана, метким ударом кулака выбил из рук Пивторакожуха пистоль, схватив самого его за грудки.

— Ты что? — прохрипел злобно Лученко и, свирепея от одной только мысли, что могло случиться, оттолкнул Пивторакожуха, — Тебя кто, иезуиты подослали?

Видно было по всему, что Пивторакожуха не очень испугался есауловских кулаков.

— Господи, — охнул он, — попортил пистоль, пан есаул!

— Постой, я ще тебе твою голову поганую попорчу! — пообещал Лученко, загнав Пивторакожуха в угол за печью. — Стража! — заорал он, озабоченно поглядывая на Хмельницкого; тот, скрестив руки на груди, стоял неподвижно посреди горницы и, насупив брови, разглядывал пистоль на полу.

Лученко покрылся холодным потом. Только в эту минуту он по-настоящему понял, какая страшная беда могла произойти на его глазах.

Распахнув дверь, появились караульные казаки.

— Не надо, — спокойно приказал гетман, не поворачивая к ним головы. — Ступайте!

Лученко только рот разинул. Как это так, не надо? А может, у того харцызяки за пазухой еще нож с отравленным лезвием?

Гетман медленно нагнулся и поднял пистоль. Подкинув на ладони, точно пробуя его на вес, отошел к окну и начал внимательно разглядывать оружие.

Лученко на всякий случай прижал рукой Пивторакожуха к стене, тревожно переводя взгляд с него на гетмана, Мгновенно представилось есаулу лицо Лаврина Капусты и то, что ожидало его; хоть и не случилось беды, но не миновать есаулу Чигиринского замка…