Александр Козенко - Джон Голсуорси. Жизнь, любовь, искусство

Джон принял историю Ады близко к сердцу, у него возникло стремление как-то помочь ей, к тому же она понравилась ему. Второй раз они встретились во время традиционного крикетного матча между командами Итона и Харроу в 1893 г. То, что они болели за разные команды – супруг Ады учился в Итоне, а Джон в Харроу, – не помешало развитию их взаимной симпатии. Следующая встреча кузена Джона с кузиной Адой случилась на свадьбе Лилиан Голсуорси и Георга Саутера. В тот летний день 1894 г. после торжественных мероприятий он уже вечером проводил Аду до ее дома в Южном Кенсингтоне. Они с сожалением говорили, что он «потерял» любимую сестру, а она – любимую подругу. У своих сестер Джон часто виделся с Адой. Постепенно он все больше поддавался ее очарованию. Она была не только красивой, но и умной женщиной. Но она была замужем. Конечно, ее брак был ошибкой. Она вышла замуж, – думал Джон, – по одной из тех бесчисленных причин, по которым выходят замуж женщины; любая из этих причин достаточно хороша, пока событие не свершилось. И что было делать ему? Окончив Оксфордский университет, он понял, что его не привлекает ни одна из профессий. Будучи небедным человеком, он, в силу своего характера, неспособен был сделать над собой усилие, если его не побуждали к этому какие-то жизненные интересы или крайняя необходимость. В его жизни не было работы, не было любви. У Джона вошло в привычку мириться с таким положением вещей, выработалось безучастное и апатичное отношение к жизни. Однако сейчас все изменилось, страсть настолько захватила его, что он не замечал ничего вокруг. Стоило Аде один раз по-другому – чуть-чуть по другому – пожать ему руку, и мир начинал казаться ему иным. От природы инертный и замкнутый, умеренный в своих потребностях, себялюбивый, он начинал ощущать, что меняются самые основы его сущности. Это было так явно, так неожиданно, так странно! И он сменил мир привычной обыденности, скучный и тусклый, на другой мир, в котором были пронзительная острота желания, боль, наслаждение, полная поглощенность одной идеей и не существовало всего остального.

А что Ада чувствовала по отношению к своему молодому симпатичному родственнику? Ей полагалось вести себя с ним, как солидной замужней даме. Она так и пыталась поступать. Но она также сознавала, что ее супруг – чужой ей человек и что ее настоящие друзья – это Джон и его сестры. Без какой-либо видимой причины с ними ей было хорошо. Порой, когда она одна сидела в комнате, ей чудился запах его сигары. Она стала много музицировать, но оказалось, что ей не хватает взгляда Джона и его привычки, подойдя к ней сзади и дотронувшись до плеча, просить: «Сыграйте это еще раз». Ей нужен был кто-то, кому нравилось бы то, что она исполняет. Когда некому было оценить, а Артур был к музыке совершенно равнодушен, хорошо она играет или нет, пропадала всякая охота садиться за фортепиано. От матери она унаследовала беспокойный переменчивый характер, обрекавший ее на вечную зависимость от перепадов настроения. Она умела жить настоящей минутой, что выдавало в ней натуру, крайне чувствительную к внешним влияниям и к собственному самочувствию.

Контрастные свойства ее характера проявлялись в одинаковой степени, подобно отклонениям маятника от точки равновесия, они уравновешивали друг друга на весах ее разума. Ада поняла, что это не зависит от смены настроений, и не пыталась управлять своими порывами или хотя бы сдерживать их, а только лишь мысленно их оценивала с печальной терпимостью, пессимистичной проницательностью и склонностью сочувствовать самой себе. Такое сочувствие она распространяла на всех окружающих: ей нравилось симпатизировать людям и вызывать у них ответную симпатию. Это придавало Аде немалую привлекательность, которую не умаляла свойственная ей гордость, не позволявшая что-либо просить у Бога или у людей. Она ни разу в жизни не шевельнула пальцем, чтобы привлечь внимание окружающих или вызвать у них восхищение, но все же без этого она сникала, как цветок без воды.

Пасхальную неделю 1895 г. Ада с матерью проводила в Париже. Этим не преминул воспользоваться Джон и тоже отправился в этот город – столицу светских развлечений и особого шарма. Миссис Купер все время проводила в модных магазинах, где обзаводилась новыми туалетами. Поэтому встречам Джона и Ады никто не мешал.

Но, когда он приехал, Ада встретила его равнодушно. По дороге из отеля она была немногословна, если Джон обращался к ней, отвечала односложно, посматривая на него украдкой с выражением растерянности и страха. Они шли по Кур-ля-Рэн, где находился отель Ады – белое приветливое здание с зелеными маркизами, выглядывающее из густой листвы платанов. Пройдя по набережной, они направились в Булонский лес. Джон шел за Адой по тенистой аллее, которая круто заворачивала к маленькому фонтану. Они сели перед миниатюрной зеленовато-бронзовой Ниобеей с распущенными волосами, окутывающими ее до стройных бедер, которая смотрела на наплаканный ею прудок. Джон ощущал неодолимое стремление быть рядом с Адой, касаться ее, чувствовать, что ее нежный голос и ласковая улыбка обращены к нему. Джон коснулся ее рук, но она сразу же отдернула руки с неподдельным испугом, и на лице ее выступил густой румянец. Джон, не говоря ни слова, посмотрел на нее, и во взгляде его ясно читались мука и вожделение. Джон заговорил, скорее для того, чтобы дать выход бурлившим в нем чувствам, нежели высказать то, что он хотел сказать.

– В чем дело Ада? Почему вы так…

Она ничего не ответила, но быстро поднялась, и всю обратную дорогу к отелю они молчали.

Джон понимал, что Ада замужем и, несмотря на то что она не любит супруга, для нее унизителен адюльтер. Сам же он днем и ночью думал лишь о том, чтобы быть около нее. Общепринятая мораль значила для него теперь не больше, чем туман, бесплотный призрак, временами становившийся поперек дороги, по которой вела его страсть. Он оказался лицом к лицу с двумя неприятными, тягостными, но неизбежными ощущениями, которые мучили его, жалили в самое сердце, занимали все его помыслы, – неутоленным вожделением и боязнью заставить Аду страдать. Страсть вызвала в нем смятение чувств, не позволявшее ему увидеть выход из создавшегося положения. Он осознал, что не может ни оставить Аду, ни заставить ее страдать.

Так продолжалось некоторое время. В некоторые дни Ада едва говорила с ним, отшатывалась, если он случайно дотрагивался до нее, и старалась не оставаться с ним наедине, в другие казалась такой же спокойной и дружелюбной, как прежде, но и тогда у него создавалось впечатление, что она принуждает себя не думать, не чувствовать, а просто жить настоящей минутой. Она старалась не касаться его, если могла этого избежать, ему редко удавалось поймать ее взгляд, если тот становился нежным и сияющим, глаза ее стремительно прятались под вуалью темных ресниц прежде, чем он успевал понять, что этот взгляд выражает. В свою очередь, Джон временами бывал с Адой холоден, почти угрюм, иногда до крайности молчалив. Порой в голосе его прорывалась нежность.