Евгений Богданов - Черный соболь

– Вот беда! Шибко обмерз парень. Чум далеко. Совсем пропадет русский… Надо тащить его в чум…

Гурий пришел в себя. Живительное тепло вернуло ему память. Он стащил рукавицы и протянул руки к огню.

– Не так близко! – предостерег Тосана. – Руки, видать, тоже обморозил. Нельзя сразу к огню. Откуда ты? Как в лесу оказался?

– Пошел ловушки смотреть… Пурга началась… Сел под ель, сидел долго, пока не прошла падера… А как прошла – из-под ели выбрался, а идти не могу. Ноги не слушаются, – тихо рассказывал Гурий. – Как попасть в зимовье? Оно там! – он показал рукой. – У самой реки.

– Река там! – ненец махнул рукой в противоположную сторону. – Неверно указываешь. Совсем ты заплутал. Снимем тобоки, ноги посмотрим…

Гурий морщился и охал, пока ненец со всеми предосторожностями стягивал с него пимы. Ступни у парня побелели, пальцы почти не шевелились.

– Шибко плохо, – покачал головой Тосана. – Долго, видать, сидел. Тобоки насквозь промерзли. Примерь мои, может, подойдут?

Пимы Тосаны пришлись Гурию впору. Ненец погрел у огня его обувь и надел:

– Потащу тебя в чум. Там отойдешь. Жонка вылечит ноги. Она знает как…

– Домой бы надо. Отец беспокоится…

– Где дом искать? Я не знаю, ты не знаешь. Потом найдем. Поправишься

– и найдем… Отец не умрет от тоски. Живой, однако, будет. Я на олешках съезжу, найду зимовье…

Тосана вынул из своего мешка сыромятный ремешок и, продев его в дырочки в носках лыж Гурия, связал их. Положил на лыжи несколько еловых лап.

– Ложись!

Стал на свои лыжи и потянул за собой салазки. Собаки бежали следом. Пыжьян нет-нет да и подбегал к Гурию, пытался лизнуть его в лицо.

Тосана притащил Гурия к чуму и крикнул:

– Еване!

Полог откинулся, выбежала Еване. Увидев лежащего человека, она всплеснула руками и стала помогать дяде втаскивать его в жилище.

Вскоре Гурий сидел на оленьей шкуре у ярко пылающего очага, а Санэ растирала ему ноги белесоватой без запаха мазью, напоминающей застывший гусиный жир. При этом она приговаривала:

– Скоро пройдет. Не горюй! Плясать будешь!

Говорила Санэ на родном языке, и Гурий не понимал ее. Он видел, как старается хозяйка, видимо, от души желая, чтобы он скорее поправился. Невысокая, с худым сморщенным лицом и черными, как у молодой волосами, заплетенными в жидкую косицу, женщина ходила внутри чума быстро и неслышно. Движения ее были рассчитаны и мягки.

Нанеся слой мази, она надела на Гурия меховые чулки и поставила перед ним чашку с мазью.

– Теперь мажь руки и лицо. Вот так. – Она показала, как это следует делать.

Гурий принялся натирать лицо и руки. Он чувствовал себя плохо. Его лихорадило, все тело ломило. И хотя в чуме было тепло, озноб не проходил, и он не мог согреться.

Черноглазая девушка с круглым лицом, тонкими бровями что-то варила в небольшом медном котле, подвешенном над очагом, перебрасываясь короткими фразами со старшей. «Видно, дочь, – подумал Гурий. – Красивая!..» Он решил так ее и назвать: «Красивая».

Пожилая ненка что-то сказала скороговоркой. Девушка сняла с огня котел, налила в чашку горячей жидкости и, не вставая с колен, протянула ее Гурию.

– Пей. Это кедровый стланик с шиповником. От простуды помогает, – сказала она по-ненецки.

Гурий, ничего не поняв, взял чашку, поблагодарил и стал понемногу пить. Жидкость была терпкая, горьковатая и припахивала травами. Гурий встретился взглядом с девушкой. Она смущенно опустила голову, отвернулась.

– Красивая, – сказал Гурий вслух. – Баская!

– Паская? Нет, я Еване, значит – Ласковая. Повернув лицо к нему, девушка улыбнулась, потом ушла на другую сторону очага и села на широкие доски-латы, заменяющие пол, поджав под себя ноги.

Теперь их разделял огонь.

Вошел хозяин, внес охапку дров, положил у очага. Снял с головы капюшон малицы, взял дорожный мешок, скосил глаза на Гурия.

– Ну как, оттаял, парень? – спросил по-русски.

– Немного оттаял, – Гурий слабо улыбнулся в ответ.

– Пей отвар. Больше оттаешь, – деловито сказал ненец и вытащил из мешка куницу. Встряхнул ее, передал старой женщине, что-то сказал. Она взяла куницу и вскоре, подвесив ее на железном крюке у входа в чум, стала снимать шкуру, ловко действуя острым ножом.

Очень быстро она управилась с куницей, и Гурий удивился ее ловкости. Он не знал, что снимать шкурки, выделывать их, шить из мехов одежду и обувь, собирать и устанавливать чум и делать еще многое должны были ненецкие женщины, мужчины занимались только оленями, охотой и рыбной ловлей.

Натянув шкурку на правило, женщина поставила перед очагом небольшой низенький стол и собрала на нем еду. Гурий, согревшись от горячего питья, полулежа на оленьей шкуре, молча наблюдал за хозяевами. Все было для него в диковинку. Они строгали мороженое мясо, заваривали в чайнике сушеный смородиновый лист, выкладывали из котла вареную грудинку, исходящую паром, на широкое деревянное блюдо. В первую очередь они стали угощать Гурия.

– Однако, можешь к столу подвинуться? – спросил хозяин.

– Могу! – Гурий подвинулся к столу.

Хозяин положил перед ним нарезанное тонкими полосками сырое мороженое мясо.

– Ешь. Это дает силу. Больше ешь!

Только сейчас Гурий почувствовал, что он очень голоден, и стал есть предложенную ему пищу, запивая ее из кружки.

Потом он, сморенный усталостью, отполз от стола и сразу уснул. Еване накинула на него меховое одеяло.

…Гурий спал сном праведника очень долго. Проснувшись, он не сразу сообразил, где находится и что с ним произошло. Увидев сидевшую перед очагом Еване с шитьем в руках, он все вспомнил, сел и почувствовал облегчение. Ноги у него «отошли». Он встал и, прихрамывая, подошел к очагу. Девушка тоже поднялась, отвела рукой волосы со лба и несмело улыбнулась. Гурий ответил улыбкой.

– Здравствуй, Красивая!

Девушка кивнула.

– Поправился? Совсем?

– Совсем хорошо. – Гурий притопнул ногой и охнул. Нога еще болела. Однако он мог понемногу передвигаться и хотел одеться. Жестами попросил свою одежду. Девушка встревожено метнулась к выходу из чума, приоткрыла шкуру и позвала дядю.

Вошел Тосана, пимы его были в снегу.

– Оттаял, парень? – спросил он. – Ладно. Только выходить тебе рано.

– Отец… – пробормотал Гурий. – Отец меня ведь ищет!

– Пусть ищет. Пусть знает, что нельзя одного неопытного парня отпускать далеко в тайгу.

Подумал, смягчился:

– Оденься теплее.

Еване подала Гурию его одежду, просушенную у очага, теплую. Он оделся и выбрался из чума.

С громким лаем к нему кинулся на грудь Пыжьян и норовил лизнуть в лицо. Радости пса не было предела. Но вдруг он насторожился, посмотрел в сторону леса и побежал к кустам. Вскоре донесся его радостный, заливистый лай. Нук сидел у входа в чум и вид у него был равнодушный. Казалось, он не умел удивляться и радоваться.