Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)

После охоты послов позвали на пир, в шатер к самому тайше.

– Ну, нынче скажу наотрез, что нам вышло время домой ворочаться. Когда не хотят в союз, то мы и сами ударим на крымцев, – твердо решился Ерема.

Но на пиру вдруг появился новый знатный вельможа, одетый не по-калмыцки, совсем непохожий на хозяев здешних степей, а с ним молодой и веселый богатый калмык. Пинчейка сказал, что это и есть шурин тайши, черкесский князь Каспулат, а с ним племянник его, старший сын тайши Чумпак. Стройный, суровый, уже седоватый князь Каспулат сидел на пиру рядом с донскими послами. Ерема спросил у него через Пинчейку, как здоровье его сестры. И вдруг, прежде чем переводчик успел спросить по-татарски, черкес сам ответил по-русски:

– Здоров карашо.

– Урус бляс? – спросил обрадованный Клин.

– Урус карашо. Москва карашо. Наша дядя большой бояр на Москва. Государь карашо, любим. Казак карашо! – выпалил Каспулат Муцалович и в знак дружбы похлопал Клина ладонью по спине.

– Черкес карашо! – в лад ему ответил Ерема. – Урус, черкес – кунак. Бик якши кунак!

Князь, может быть, поддержал бы еще разговор, но тут Шикур-Дайчин стал расспрашивать послов про Москву, про царя, про донских казаков. Ерема был вынужден отвечать тайше и оставить своего собеседника. Говоря с тайшой, Ерема сказал, что царь тоже любит птичью потеху. Шикур-Дайчин велел принести в шатер своего любимого ловчего орла. Когда поднесли птицу на руку тайше, все сбились толпой посмотреть ее ближе, и тут-то Степан задержался и оказался позади всех, наедине с Каспулатом Муцаловичем.

– Крымский посол едет, – внезапно сказал Каспулат. – Зовет Шикур-Дайчина воевать на казак...

– А тайша? – спросил Разин.

– Тайша указал Чумпаку крымца стречать, – еще тише ответил черкес. – Чумпак дары шибко любит, – поспешно добавил он и в то же мгновение вмешался в толпу, чтобы вместе со всеми подивоваться на любимую птицу Дайчина.

Когда орла унесли, князь Каспулат оказался рядом с самим тайшой и больше уже не подошел к казакам...

После пира Степан рассказал Ереме и Пинчею о разговоре с черкесским князем.

– Нехристи, черти! Нас держат в шатрах, а с крымцами торговаться про наши головы мыслят! – возмущенно воскликнул Ерема.

– Когда Чумпак любит подарка, давай я подарка таскаю! – предложил Пинчей. – Чего подарка жалеть, когда голова спасать надо!

Степан послал сыну тайши свою дареную крестным саблю, чеканенную серебром и с бирюзой в рукояти рыбьего зуба.

Час спустя Пинчей возвратился с саблей в отдарок.

– Чумпак говорит: «Скажи: казак любим», – сообщил Пинчей. – Ближний бояр Чумпака, Тупей, меня в гости звал нынче, велел еще подарка таскать. Чумпак шибко подарка любит.

Степан снял с пальца добытый на войне перстень с большим смарагдом, который звал «волчьим глазом», и отдал Пинчею. Ерема подумал и от себя подкинул отложенные на случай десять собольих шкурок. Поздно вечером у входа в шатер послышался шорох. Пинчей тихо кашлянул и выскользнул из шатра наружу...

Прошел час, другой. Послы не могли заснуть от волнения. У входа опять покашлял Пинчей, как змея вполз в шатер и улегся на кошмы рядом с послами.

– Тупей сказал, завтра крымска посол прискачет. Чумпак велит подарка давать. Подарка даем, то калмыцки люди крымска посол резать буди...

– Кто же режет послов, как можно?! – отозвался Степан.

– А ты, Стенька, молчи, – одернул Ерема. – Посольское дело в степях особо: если крымец прежде нас подарки даст, то «калмыцки люди казаков резать буди», – с насмешкой сказал он. – Так, что ли, Пинчейка?

– Так, так, Еремка! – согласился Пинчей.

– Стало, кису развязывай, – заключил старый Клин. – Чего же он хочет в подарок?

– Полсотни рубля, – сказал толмач.

– Торговый народ – кочевые княжичи, – усмехнулся Ерема. – Скажи ему: десять рублей даю, а как зарежет крымских, так и еще прибавлю. Да чтобы резал без мешкоты, покуда они подальше в степи.

В темноте, кряхтя, Клин звякнул деньгами, чуть слышно считал и через лежащего между ними Степана передавал Пинчейке.

Пинчей безмолвно на брюхе выскользнул из шатра.

– Стало, крымских послов поджидал Дайчин, жирный дьявол. Цену хотел набить своему союзу, – сказал Ерема. – А сынок подкузьмил.

– Не обманет, чаешь? – с опаской спросил Степан.

– А что ему за корысть. Крымцев зарежет – от них богатство пограбит, и с нас серебро – ему же. А с крымцами им казаков воевать не ходить. Они друг дружке ни в жизнь не поверят...

Казаки лежали молча, укрывшись войлоками и шубами. За шатрами свистел степной ветер, шуршал холодным песком. В ночи послышался топот многих копыт. Ерема молча толкнул Степана. Оба прислушались к топоту табуна, утонувшему в свистах и шорохах непогожей ночи...

Пинчей возвратился только к утру. Подполз и улегся рядом со Степаном.

– Где был? – шепнул он.

– Кумыс пил, калякал, – сказал толмач.

– Смотри, Иван, ты не изменное ль дело какое затеял?

Толмач перекрестился.

– Моя казак. Моя баба, дети живут в Черкасске. Какой измена. Моя крещена душа... Ей-боха!

За шатром с утра слышались шум, крики, свист...

Дядя тайши, старый знакомый послов, военачальник, с огромным брюхом и бабьим голосом, пришел звать послов к тайше для беседы. Казаки с поспешностью подымались. Но когда стали выходить из шатра, увидели, что у Пинчея платье в крови.

– Где ты был, чертов сын! Где загваздался эдак? Куда тебе к Дайчину в шатер, собака!.. – взревел на него Ерема.

– Шибко кричишь, пожалуй. Нельзя кричи, – умоляюще зашипел толмач. – Калмыцки люди как верить! Моя на степь гулял, сама крымца рубил, – признался он шепотом.

– Вот дьявол, посольский толмач! В эку кашу ввязался. И без тебя их зарезали б чисто.

– Не больно ведь чисто, сказать! – возразил Пинчейка. – Сама сабля рубил, сама деньги брал. Десять рубля ты ханскому сыну дарил? Десять червонца я в крымска мошна брал.

Пинчей звякнул деньгами.

– Ну и казак, черт, Пинчейка! – покрутил головой старый Клин. – Надевай живее мой чистый зипун. Да рожу обмой... Посо-ол! – ворчал он, довольный удачей.

Степан и Ерема воротились из посольства с добром. Они вывезли из степей ловчих птиц в дар от тайши царю, с полсотни русских невольников, освобожденных из рабства, и дары для Корнилы.

В обмен на русских невольников из Черкасска отпустили домой с сотню калмыков, захваченных в разное время в степях, и войсковая изба объявила, чтобы впредь калмыков не обижать, табунов их не трогать и самих не захватывать в плен.

Вместе с Еремою и Степаном в Черкасск приехали двое калмыцких военачальников и в том числе – сын Дайчина Чумпак, любитель подарков. После коротких переговоров в Черкасске Чумпак отъехал за Дон, и тотчас же калмыцкие воины рванулись в набег на Казыев Улус, лежавший восточней Азова.