Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)

– Здорово, головы еловы! – громко сказал Степан. – Что за черти пригнали вас?

– Именем царским прислал нас боярин и воевода, астраханский князь Иван Семенович Прозоровский, а черти нас не гоняли, – смело сказал один из дворян.

– Что бояре, что черти – все радость одна! – заметил Сергей Кривой.

Разин взглянул пристальнее на старшего дворянина.

– Никифор Нелюбов тебя прозывают? – спросил он, узнав в нем знакомца.

– Нелюбов.

– Ты, стало, брата Ивана в Москву повез к палачам?

– Твой брат на меня не роптал... и силен не чинился... поехал добром, – сбивчиво пробормотал дворянин.

– Чаешь, и я добром к палачу пойду? – с мрачной усмешкой спросил Степан.

– Добром не пойдешь – и силой свезут! – вмешался второй голова, Семен Янов. – Тебя не на казнь зовут – сулят милость.

– Встал ты на самого государя – и казни повинен, а сложишь ружье – и тебя простит государь, – подхватил Нелюбов.

– Круга спросим – как порешит! – оборвал Степан.

Он снял шапку и поклонился толпе.

– Слыхали, братове казаки, что паны-головы бают?

– Слышали! – отозвались в толпе.

– А когда идут сговаривать к миру да к добру, то войско с собою ведут ли? Слыхал ли кто этакий мир? – с насмешкой спросил Разин.

– Какое войско? Брехня! – воскликнул Нелюбов, еще не знавший, что Разин накануне разбил Безобразова.

– Бесстыжая рожа! – зыкнул Степан. – Я стрельцов разбил и прогнал. Мы степных разбойников порубили к чертям... Где ж брехня?! И вас за обман порешим. Не так, атаманы? – обращаясь ко всем, спросил Разин.

– Верно, Степан Тимофеич! С изменой пришли послы: шли звать к миру, а войско степями выслали! – откликнулись голоса казаков.

– Палача! – позвал Разин.

Несколько пар казачьих рук схватили дворян. И тут же, невдалеке от помоста, им саблей срубили головы. Угрюмо глядели на казнь донские послы. Старый Ерема Клин, бывший со Степаном в посольстве, снял шапку и перекрестился.

– Ваш черед, атаманы донские! – произнес Черноярец, приветливо поклонившись черкасским посланцам и приглашая их на помост к атаману.

Смущенно потупясь, взошли казаки на помост. Их было пятеро, старых знакомцев Степана, матерых донцов разных станиц.

– Корнила прислал? – резко спросил их Разин.

Вперед выступил тучный Ерема Клин.

– Круг прислал, Степан Тимофеич, – сказал он. – Москва доняла нас: хлебного жалованья бояре давать не хотят. Сказывают – весь Дон за тебя в ответе. Круг тебе пишет: уймись. Приходи на Дон со своей голутьбой. Станем в ладу жить: всех во станицы примем и в круг пускать станем по старине. А как повернешься на Дон – и царь свою милость во всем сулит...

Степан засмеялся коротким и громким смехом.

– Видали вы, атаманы, как я боярской милости верю! Скажите Корнею: не пойду к нему и своим казакам не велю. Продал он брата Ивана, продавал не раз украинских казаков, продавал беглецов московских. И нас он продаст за три гроша. Понизовские богачи голутьбе не товарищи! И грамоту мы читать не хотим. Несите ее назад да скажите, как мы обошлись тут с боярскими посланцами, – заключил Степан. – На том вам поклон...

Он поклонился. Донцы поклонились ему.

– Ладно ли я сказал, дети? – спросил Степан у народа.

– Добре сказал! Не видали мы от старшины добра.

– Здрав буди, батька! – крикнули с разных сторон.

– Конец кругу! – объявил Иван Черноярец, и площадь враз загудела мирным и оживленным говором, как на базаре, будто не было только что казни дворян...

Донцы потеснились к лестнице, чтобы сойти с помоста.

– К атаману пожалуйте, братцы донские послы, хлеба-соли откушать, – позвал их Федор Сукнин.

– Здорово, Клин! – приветил Степан, обнявшись со стариком. – Дела порешили, а ныне пображничаем! Да, чур, за брагой про ваше посольство – ни-ни! А то во хмелю побранимся! – серьезно пригрозил Степан. – Здоров, Пинчейка-толмач! И тебя нарядили в послы? Корнила хитер: послал тех, кого я люблю! Иным бы посек башки.

– Чаяли, посечешь и так, – усмехнувшись, признался Иван Губанин, третий из донских послов, и почесал в затылке.

Вокруг засмеялись.

– Вы добрые казаки, пошто вас секчи! – возразил Черноярец.

– Вместе еще поживем на Дону, на кругу поспорим-ся и дуваны поделим, – сказал Митяй Еремеев.

– А паче, что круг вас послал – не Корнила, – поддержал и Наумов.

– Как Алена? Как дети? Как брат Фролка? – расспрашивал казаков Разин.

Клин вытащил из мешка узелок, завязанный женским платком.

– Фрол Тимофеич наезжал в Черкасск. Все у тебя слава богу. Вместе с ним ехали до Зимовейской, в твоем курене ночевали, казачку видели и робят. Лепех тебе напекла Олена Никитична. Мыслю, что нынче уж дюже черствы, – а все же из дому.

Клин протянул Степану гостинцы...

Послы просидели до ночи и наутро отъехали на Дон, только Пинчей отстал от них и остался в войске Степана.

– Что ж я хозяйке скажу от тебя, Степан? – спросил на прощанье Клин. – Скучилась дюже, плачет.

– Поклон отдай. А сам как сберусь, так наеду, – уклончиво ответил Степан.

– "...А сидим у Паншина-городка, да пройти нам от ратных людей не можно – ни свинцу, ни зелья, и сабли – одна на троих, и в том, государь Степан Тимофеич, как ты нам, отец наш, укажешь. Пошли, государь, к нам, к Паншину-городку, своих есаулов с твоим жалованьем – с пищальми, свинцом и зельем. Пожалей сиротинок, не то воеводы побьют нас. Смилуйся, отец родной, пособи, а мы, сироты, тебе правдой послужим, как ты укажешь, и живота жалеть на твоей атаманской службе не станем".

Иван Черноярец дочитал посланье, принесенное молодым пареньком, сидевшим тут же в углу.

– Сколько же вас там сошлось, «сиротинок»? – спросил Разин.

– Шесть сот, осударь атаман, – выпалил, вскочив на ноги, паренек.

– А где ж вам Степан Тимофеич на всех мужиков пищалей, свинцу да зелья напасется?

– Не ведаю, осударь атаман! – пробормотал молодой мужицкий посланец.

Он был невысок ростом, лет семнадцати от роду, с ярким румянцем выпуклых щек, с детским наивным взглядом темных, широко открытых глаз, и темные пушистые усики казались наклеенными на слишком юное, простодушное лицо.

– Ты не ведаешь, я не ведаю. Кто же ведает, как ты мыслишь? – спросил Степан, которому льстило, что народ так вот, прямо, к нему обращался с нуждой.

– Ты все ведаешь, осударь Степан Тимофеич! – сказал паренек. – Кому же иному ведать, ить на тебя вся надежа!

– "Надё-ожа"! – передразнил Разин. – Из одной надёжи не сшить одежи! Как звать-то тебя?

– Тимошка.

– А по батьке как?

– По батьке – Степанов сын.

– Как же, Тимофей, я тебя в казаки возьму? Ты Тимофей Степанов, а я Степан Тимофеев. Казаки и знать не будут – который из нас двоих батька, который сын, – пошутил Разин.