Сергей Зарубин - Трубка снайпера

– Дальше глубоко, – тихо заговорил Номоконов. – Травы в бинокль не видел, белье скидавать надо. Однако шагай назад, лей­тенант, теперь сам дойду.

– Конечно, – сказал Репин.

– Может, поближе пустишь, к канаве? – спросил Номоконов, ощутив тепло в коротеньком слове командира. – Не впервой выхо­дить к фашистам. Чего канителиться?

– Идите к оврагу и зарывайтесь там, – твердо сказал Репин. –Действуйте, как сердце вам велит. Начинайте, я верю вам. Только прошу… будьте осторожнее, пожалуйста.

– Спасибо, лейтенант, – зашептал Номоконов. – С молодыми

да городскими не ровняй, откуда им знать охоту? А мне правиль­но. Сразу бить зачну. Смотрю, что загордились фашисты, шибко быстро поехали, да споткнулись. Самый раз! Понапрасну не тужи за меня, я – хитрый. Похожу, послушаю, сидку сделаю, скрадок. Я потихоньку охочусь, зря не бегаю, понапрасну напролом не поле­зу. Твой наказ слушал, чего-чего понял. И еще так… Если завтра не приду – не пиши, что пропал. Два дня давай. По следам приду к ловушкам, слово знаю. Можно так? – Можно.

Номоконов облегченно вздохнул, и, коснувшись руки команди­ра, отправился дальше. Перебрел через глубокую канаву, преодолел заболоченный участок, а потом пошел прямо к ельнику, за которым чаще, чем где-либо, вспыхивали ракеты. Еще минут пяток осторож­ного хода. Тень человека бесшумно скользила в ночи. Вот и бугор с поваленным деревом, но солдат не остановился здесь. Шевеля губа­ми, прислушиваясь, он двинулся к островку леса. На краю ельника, где днем на мгновение показались двое гитлеровских солдат, было много пней, но и здесь стрелок не задержался. Он неслышно пере­ходил от дерева к дереву, вытягивался на носках, замирал.

Засветилась далекая ракета. За ельником действительно оказа­лась поляна, а за ней опять высился темный занавес деревьев. Номо­конов переполз открытое место, вошел в темноту и прилег. Долго слушал он древние, знакомые звуки ночного леса, улавливал новые, непривычные. Тяжелый гул мотора, далекая команда, выстрелы… А вот правее кто-то несколько раз глухо ударил чем-то тяжелым по дереву: так землекопы очищают лопату от налипшей глины. Эти зву­ки были предвестниками доброй охоты, и Номоконов решительно взял круто вправо. Теперь, опираясь на винтовку, он передвигался на коле­нях, часто останавливался, ощупывал землю. Минут через двадцать стрелок нашел то, что искал, о чем еще днем догадывался: – склон оврага. У самого обрыва руки нащупали свежую воронку, и, обрадо­вавшись, стрелок заработал лопаткой. За лесом вспыхивали ракеты, и солдат осматривался. Неровная лента лощины, темная и таинствен­ная, уходила вдаль. Когда перестали светиться стволы деревьев и все погружалось в ночной мрак, Номоконов снова начинал копать.

Чем больше упадет врагов, тем быстрее вернется солдат к сво­им сынишкам. Сердце требовало быть беспощадным к врагам, изо всех сил вести «дайн-тулугуй» 5. Таежный зверобой начинает те­перь настоящую охоту – планомерную и расчетливую. Только этим он будет занят теперь. Чего терять время? Стрелок берет на при­цел своей винтовки маленький участок земли. Любой фашист, ко­торый вздумает днем пересечь глубокую лесную канаву, окажется на мушке. А это уж дело стрелка – пощадить врага или сразу зава­лить. Смотря по обстановке.

К рассвету узкая яма, уходившая в склон оврага, была готова. Грунт, вынутый из глубины, Номоконов уложил по краям воронки, засыпал его черной землей, все взрыхлил вокруг руками, уничто­жая за собой следы, и полез в яму ногами.

– Как медведь, – сказал он сам себе.

Рассеялся туман, взошло солнце. Из темной норы, над входом в которую свисали мохнатые корни, утро казалось прекрасным. Стоял легкий морозец. Белели сетки паутины, подернутые сереб­ром инея, радужными лучами переливались росинки, застывшие на пучках поблекшей травы, местами черной, опаленной разрыва­ми снарядов. Далеко впереди синело озеро. У подошвы выступа горного кряжа теснились золотые березки, а на склонах зеленел, манил к себе густой хвойный лес. Пересвистывались синицы, пах­ло хвоей, грибами, и Номоконов вздохнул.

Сентябрь… Пора рева изюбров в дремучей забайкальской тай­ге. В эту пору очень любил охотник бродить по таежным распад­кам, забираться на вершины гор, смотреть на заголубевшие дали. Прошлой осенью, как раз в последний день сентября, сидел Номо­конов на зеленом ковре брусничника, собирал в туесок ягоды для сыновей и слушал мягкую музыку осеннего леса. Отняли враги радость встреч с таежными дебрями, оторвали от семьи, загнали в темную нору. Солдат взял бинокль: теперь он сурово смотрел впе­ред глазами мстителя.

Метр за метром… Крутой спуск к старому, поросшему травой оврагу… Немецкие окопы должны быть недалеко, слева, но их зас­лоняет лес. Могучие, в обхват, сосны, растущие по правой стороне оврага, и густой зеленый ельник закрывают и наш передний край. Номоконов остался доволен выбором «сидки»: далеко просматрива­лась лощина. Бинокль замер в руках солдата. На изгибе оврага, мет­рах в трехстах, над островком почему-то не увядшей зелени, над оди­нокой маленькой березкой, росшей среди нагромождения камней, под­нималось легкое облачко испарения. На противоположном крае овра­га, как раз напротив камней, примята трава. Тропинка там или дорога? С этой минуты Номоконов не спускал глаз с серых мшистых камней. Он понял, что где-то под ними бил холодный ключ-родник. В бездонном голубом небе послышался шум моторов. Тяжело загрохотало на наших позициях, зазвенело, рассыпалось дробью: фронтовой день вступил в свои права. Стрелок положил винтовку на локоть и застыл в ожидании.

Примерно в полдень вдруг спрыгнул в овраг немецкий солдат с узелком в руке и винтовкой за спиной, смело пошел навстречу. Появился он неожиданно, и Номоконов вздрогнул. На кителе вра­га был широкий монтерский пояс с поблескивающей цепочкой.

Выстрелить? Но гитлеровец упадет на самом видном месте… Надо здесь завалить, возле елочки… Словно почуяв опасность, не­мец круто свернул влево и стал карабкаться по склону оврага.

Мушка сопровождала врага. «Здесь, за первыми деревьями», –твердо решил Номоконов. Подойдя к толстой сосне, гитлеровец ос­тановился, привязал к поясу узелок, вдруг подпрыгнул, ухватился за нижний сук и легко подтянул свое гибкое сильное тело. На черной винтовке блеснуло стекло оптического прицела. В какой-то миг заметил Номоконов, что кора дерева местами ободрана.

…Эге… Не первый раз? «Кукушка»? Гитлеровец уверенно взби­рался на вершину дерева. В дни отступления часто попадали това­рищи Номоконова на мушки вражеских «кукушек», пули с деревь­ев разили санитаров, наблюдателей, разведчиков. Не одна жизнь на совести врага с блестящей черной винтовкой. Вот он уселся на доску, привязанную к ветвям, закинул за спину цепочку, пристег­нулся и, положив винтовку на развилку сучка, замер.