Олег Михайлов - Генерал Ермолов

писал о нем Пушкин.

Одним из подвигов Котляревского был штурм с двумя батальонами гренадер сильной турецкой крепости Ахалкалаки. В советской исторической литературе об этом славном эпизоде говорится так: «Ночной штурм Ахалкалаки представляет собой выдающийся пример воинской доблести и тактического мастерства. Это редкий в истории военного искусства случай, когда одна только пехота без поддержки своей артиллерии с ходу овладела достаточно сильной для того времени крепостью, огражденной каменными стенами и располагавшей 20 пушками».

И далее: «Можно лишь удивляться беспредельной выносливости, отваге и мужеству русского солдата, доказавшего, что Кавказские горы для него преодолимы в любое время года в такой же мере, как Швейцарские Альпы, и что его измаильский штык может сокрушить даже каменные стены.

Но следует отдать должное и его непосредственным начальникам — ученикам великого Суворова, сумевшим провести всю эту операцию от начала до конца в нарастающем cтpeмительном темпе, вплоть до завершившего ее ночного штурма, который прозвучал, как мощный заключительный аккорд мастерски исполненной симфонии» note 6.

Развивая успех, Котляревский в октябре 1812 года с двухтысячным отрядом наголову разбил сильную персидскую армию при Асландузе, а 1 января 1813 с полутора тысячами солдат завладел сильно укрепленной Ленкоранью, защищаемой четырехтысячным гарнизоном. Эти победы вынудили шаха просить о мире, который был заключен в Гюлистане в том же году. По соглашению персияне отказывались от притязаний на все занятые русскими земли за Кавказом.

Как мы помним, еще раньше, в 1812 году, Кутузов подписал мир с Турцией.

Дорого заплатил Котляревский за свои победы. Генералмайор в двадцать девять лет, генерал-лейтенант — в тридцать, кавалер ордена св. Георгия 2-го класса в тридцать один год, он стал жалким инвалидом, получив тяжелое ранение в голову при штурме Ленкорани. Тридцать девять лет прожил Котляревский после этого, с обнаженным мозгом, испытывая неимоверные страдания, сперва на Украине, в Бахмутском уезде, а затем в Крыму, под Феодосией. Слава и память о нем надолго пережили героя; Ермолов высоко чтил его.

А сколько еще военачальников выдвинулось на Кавказе!

Лазарев, Гуляков, Несветаев, Власов, Симонович, Орбелиани, Булгаков, Портнягин… Как им, должно быть, приходилось не сладко при назначенном в 1812 году на пост главнокомандующего неумном и нерешительном Ртищеве!

«Теперь сей излишне добрый старик, — размышлял Алексей Петрович, — спит и видит, как бы поскорее передать мне свое ярмо наместника и воротиться в Россию после шестилетнего пребывания на линии и в Грузии…»

Кибитка меж тем, сотрясаясь на ухабах, подвозила главнокомандующего к столице войска Донского — Новочеркасску. «Вряд ли где еще дорога столь дурна, а почта столь неисправна, — морщился от тряски Ермолов. — Лошади пе везут, упряжь негодна, казаки на почтовых ездить не умеют…»

Город, лежащий на косогоре, был виден за четырнадцать верст. У заставы теснились казачьи старшины, именитые старики и в немалом числе обыватели. Миновав толпу, Алексей Петрович добрался на вконец измученных лошадях до почтовой станции. Во дворе цыгановатый урядник расседлывал коня, не обратив никакого внимания на приезжих.

— Лошадей, и живо! — крикнул ему Ермолов из кибитки.

— Лошади е, да только у степу, — меланхолично сказал урядник, не поворачивая головы.

— Это что за калмыцкие порядки? — загремел Ермолов. — Мне что, прикажешь пешком идти?..

— Это уж как пожелаеть ваше благородие, — не зная, кто леред ним, ответствовал казак. — Только и те, что у степу, не про вашу честь. Их выставило дворянство для его сиятельства Матвея Ивановича Платова. Чай, пе вам чета…

Ермолов прыгнул из кибитки, выдернул из плетня порядочный кол и трижды протянул урядника по спине. Затем он вскочил на его коня и полетел в степь.

— Да ты, дурак, невежа, знаешь, от кого гостинец получил? — с укоризной сказал Ксенофонт — Федул. — От самого генерала Ермолова…

Через час командир Отдельного Грузинского корпуса вернулся, гоня отобранных из табуна прекрасных лошадей.

Когда их запрягли, он подозвал к себе урядника.

— Вот тебе, братец, по одному за каждую плюху. — И подал казаку три червонца.

Другой казалась земля, другим — небо!

Уже в Ставрополе Ермолов увидел на горизонте неподвижные белые облака, которые поразили его двадцать лет назад. Это были снежные вершины Кавказских гор.

В губернском центре Георгиевске, известном болезненностью климата, Ермолова ожидал персонал посольства, направляющегося в Персию. Но прежде чем решать дипломатические задачи, надо было спешно укреплять порядок внутри края. Все было в состоянии совершенного разрушения.

От Владикавказа начиналась Военно-Грузинская дорога — единственный путь, соединявший Россию с Закавказьем, но подвергавшийся беспрестанным разбойным нападениям. Ермолов зорко подмечал наиболее опасные места этой важнейшей коммуникации, прикидывая, как исправить и укрепить ее.

В двенадцати верстах от Владикавказа был только что заложен редут Балта. Здесь горы становились все круче, переходили в скалы; узкая дорога была пробита или проделана взрывом пороха и шла под навесом. Справа отвесный камень, а слева крутой берег Терека увеличивали мрачность картины. Чем ближе подвигались путники к редуту Ларе, тем все уже и теснее становилось ущелье.

— Вот он, Дарьял! — перекрывая шум воды, крикнул Ермолову его адъютант штабс-капнтан Бебутов.

— Место ужасное! — зычно ответил тот, стпрая с лица брызги.

Здесь была самая узкая теснина Терека, сдавленного голыми отвесными громадами. Грязная, буро-серая, масса воды, не находя себе выхода, металась и кружилась, завиваясь в громадные кудри. Стоны, вопли, глухой гул не смолкали в воздухе. Все было мрачно: бушующий Терек внизу и узкая полоска неба вверху. Только орел медленно чертил круг, зависая черной точкой. Высоко на скале, над самой дорогой, лепились развалины древнего замка. Грозно молчащие среди грохота Терека горы казались огромной неприступной крепостью.

Но впереди по дороге, поворачивающей круто налево, через Терек, бодро двигались пятьдесят егерей. Их блестящие ружья резко контрастировали с темными, грубыми скалами.

Ударил барабан, и двадцать ущелий, повторяя этот бой, напомнили Ермолову со всех сторон о его миссии. На миг ему представилось, что вместо егерей впереди идут легионеры — в белых плащах, сандалиях, панцирях и блестящих шлемах с высоким гребнем. А он, вооруженный полномочиями императора, песет в этой край централизующую и цивилизаторскую идею древнего Рима…