Николай Алексеев - По зову сердца

Выехали еще в темноте. Юра, съежившись от холода, прислонился к мешкам с картошкой и задремал. Во сне он мастерил бомбу. Но не простую, а ходячую. На большаке, идущем в гору, их встретил серый туманный рассвет. Заброшенные и заросшие бурьяном поля по обе стороны дороги навевали тоску. Каркала озябшая ворона, сидевшая на громадном камне, все равно что над могилой. В этом гортанном звуке Гребенюку слышалось: «Нет хозяина! Нет хозяина!» И старик невольно остановил лошаденку около свалявшейся ржи и крикнул:

– Юрок! Довольно спать-то.

Юра знобко потянулся, засунул руки поглубже в рукава и хотел было слезть, но задеревенелые ноги не подчинялись.

– Дедушка! – барабанил зубами Юра. – Помоги.

– А ты чуток пробеги. Вот так, – засеменил на месте Гребенюк, энергично работая руками. – Пробеги и посмотри, есть кто там впереди? А я тем временем покурю, да и Сонька чуток отдохнет.

Юра побежал в гору. На вершине, около бревенчатого сруба-блокгауза, смотревшего во все стороны черными глазницами амбразур, остановился, поджидая деда.

– Эк-ко, какой форт соорудили, – покачал головой Иван Фомич, поравнявшись с Юрой. – Кругом колья. Значит, Юрок, колючкой огораживать будут. А тут, стало быть, – показал он на котлован, – землянку сооружать думают. Запоминай, милый, запоминай!..

– Запомню, дедушка. А для чего форт в такой глуши?

– Я и сам не знаю. Видно, против партизан. Вишь, как дорогу-то по обе стороны оголили, проклятые. Почитай, метров так на сто пятьдесят лес вырубили. Боятся, как бы народные мстители из-за куста их не шпокнули… Но как ни вырубают, все равно шпокнут.

Гребенюк ударил вожжами Соньку.

– Но! Сивая!

У моста перед Слободкой подводу остановил щупленький гитлеровец:

– Стой! Куда едешь?

Гребенюк почтительно ответил:

– На базар, на маркт, ваше благородие.

– На базар? – понравилось это слово солдату, и он, повторив его, спросил: – Оружие есть? – Но видя, что его не понимают, выставил палец пистолетом: «Пу! Пу!»

Гребенюк догадался и, мотая головой, забормотал:

– Что вы, что вы! Я человек мирный. – И предусмотрительно отбросил мешок, закрывавший крынки со сметаной.

К подводе подошел и другой, длинный как жердина, гитлеровец. Они оба внимательно осмотрели воз, взяли кувшин со сметаной и полкраюхи хлеба, и щупленький махнул рукой: мол, можно ехать.

Слободка стояла на крутояре, прижавшись огородами к лесу. Дорога проходила вдоль берега извилистой речушки.

– Ну, Рыжик, теперь все примечай. Запоминай вот от этого места. – Гребенюк показал на громадную шапку пустующего аистиного гнезда на колесе, когда-то поднятом добрыми людьми на вершину старой березы. И тут же стал присматривать место, где с телегой должна совершиться «авария». Пожалуй, самым подходящим было «опрокинуться» против дома на две половины, под железной крышей.

В деревне еще стояла утренняя тишина. Людей не было видать, лишь кое-где безмолвно стояли часовые, да еще у дома с белыми наличниками гражданский, похожий на колхозника, месил глину и два солдата носили в дом кирпичи.

– Ну, дай бог, – буркнул старик и подтянул вверх, насколько было возможно, загвоздку заднего колеса. И вот у этой хоромины на глубоком ухабе телега сильно качнулась и застряла. Сонька напряглась, дернула, но сзади хряснуло, колесо соскочило, и воз сильно скосился на правый бок. Гусь не выдержал этой беды и загоготал на всю деревню. В окнах домов показались физиономии солдат.

А Гребенюк, почесывая кнутовищем затылок, озабоченно смотрел на «аварию», исподлобья выглядывая, где что размещается.

– Смотри, часовой у крыльца, другой под окнами ходит, – присев у свалившегося колеса на корточки, шептал Юре. – Как только гуся аль петухов цапнут, так ты сразу же дуй в этот док, потом лети в следующий, вон в тот, где из трубы дым валит. Понял?

– Понял, – тихо ответил Юра и направился к Соньке, которая выжидающе смотрела на своих хозяев.

– А я пойду искать загвоздку, – хитро сощурил глаза Гребенюк и обвел взглядом весь фронт домов. Не проминул взглянуть и на пулеметное гнездо, смотревшее своими бойницами на дорогу, а также и на машины, запрятанные в выемках крутояра. Потом медленно пошагал к человеку, месившему глину.

– Здравствуй, земляк! – Гребенюк снял шапку. – Вот где-то здесь чекушка выскочила, и воз – аминь!

– Вот-то грех какой, – посочувствовал гражданский.

– А вы что, печь кладете?

– Какой черт печь? Ванну. Они где-то раздобыли колонку без топки, так вот я топку мастерю. – Печник обтер руки о мешок, подвязанный вместо фартука. – Нет ли у вас табачку?

– Табачок? Есть, – и Гребенюк задрал полу кожушка, достал из кармана штанов синий с цветочками кисет и протянул его печнику: – Так что, здесь околодок аль лазарет будет?

Печник оглянулся кругом и таинственно прошептал:

– Сам Шульц здесь жить будет. Так что, старина, ты не очень-то здесь задерживайся.

– Что ты говоришь? Сам Шульц? – так же тихо пропел Гребенюк и хотел было спросить, кто в соседнем доме, но прикусил язык: на крыльцо вылетел обер-фельдфебель, видимо, гроза гарнизона. Увидев его, солдат, опускавший журавль с ведром в колодец, выпрямился и застыл в стойке «смирно».

– Русс! Марш! Марш!.. – зарычал обер-фельдфебель.

Гребенюк снял шапку и поклонился.

– Ваше высокое благородие, дозвольте ему, – кивнул он на печника, – загвоздку сделать.

– Чеку он потерял, – объяснил печник, рисуя руками колесо. – И телега его – капут, – показал он на скособоченный воз, где, перекрикивая петухов, скрипуче гоготал во все горло гусь, отбиваясь от солдатских рук.

– О! Гус, курка? Зер гут! – восторженно выкрикнул обер-фельдфебель и что-то предупреждающе гаркнул в сторону подводы. Но было поздно. Горластый гусь уже бился в руках одного из солдат, а перепуганные петухи, вылетев из корзины (Гребенюк, предвидя подобный случай, нарочно не связал им ноги), неслись по деревне. За ними, перегоняя друг друга, мчались солдаты и Юра, а навстречу петухам с растопыренными руками полусогнувшись двигались полицаи.

– Ваше высокое благородие! Гуся, гуся, петухов, – семеня за обер-фельдфебелем, гундосил Гребенюк. – Это же безбожно. Я бедный крестьянин, последнее – на маркт, а они просто так цап-царап…

– Вас?! – взревел обер-фельдфебель и сильно оттолкнул Гребенюка, когда тот вцепился в солдата, тащившего гуся. Солдат протянул гуся обер-фельдфебелю.

– Ах так? Тогда я к начальству. – И Гребенюк под хохот обер-фельдфебеля и солдат решительно направился к облюбованному им дому, который сторожили двое часовых.

В свою очередь Юра, тащась за солдатами, поймавшими петухов, вошел в избу, но вскоре, под гогот солдатни, вылетел оттуда как пробка прямо на дорогу. Но это не нарушило его плана. Он поднялся и хныча направился «жаловаться» в соседний дом, где во дворе стояли какие-то зачехленные штуковины.