Сергей Алексеев - Крамола. Книга 2

— Вы считаете, что мир наш так хорош, что его не нужно переустраивать? — изумился человек-невидимка. — Разве вы не замечаете, что творится вокруг вас?

— Нет, не замечаю, не вижу, — признался Михаил. — Вокруг нас тьма непроглядная. Я даже не вижу, с кем имею честь говорить…

— Ты кто, товарищ? Ты кто, товарищ? — по-прежнему бубнили из правого угла.

— Кто это говорит? — спросил Михаил.

— Человек, — отозвался невидимка. — Вернее, еще вчера был человек, а сегодня уже… Он никого не узнает, темно.

Стараясь не шуметь, Михаил пополз на четвереньках в правый угол.

— Ты кто? Кто ты? — испуганно забормотал человек. — Не подходи!

Михаил нащупал стену и прошел вдоль нее, подальше от всех. Он сел, стиснув руками виски, попытался отрешиться и забыть, вытравить из памяти зловещее слово — безумие.

Потом Михаил увидел сон, показавшийся ему бесконечным. Будто он не человек, а речной песок, мелкий и белый; и будто кто-то рассыпал, развеял его по полу и самому теперь никак не собраться. Он стал кричать, звать людей, чтобы его смели в кучку, но никто не слышал. И тогда он заплакал. Странность была не в самом сне, а в том, что он смотрел на этот песок откуда-то сверху и плакал.

Он и проснулся в слезах. Таращась на распахнутые двери подклета, длинно всхлипнул и встал. В разных углах уже переругивались: занимался новый день.

— Лекарь? Выходи! — послышалось из дверного проема.

Глаза к свету привыкали медленно, резь углублялась и уходила в мозг, слезы бежали ручьем. Михаил перешагнул порог. Свежий воздух и смолистый запах молодой листвы закружили голову; чувствуя легкое опьянение, он пошел вдоль заплота к церкви, на паперти которой стояло несколько военных. Завернув за угол, он резко остановился: на церковной площади были выстроены войска — человек двести или триста в новеньких гимнастерках и сапогах. Во главе строя развевалось красное знамя.

— Двигай, двигай, — поторопил конвоир. — Тебя ждут.

Робея от такого скопления людей, Михаил вышел к паперти и получил приказ стоять. Оглядевшись, он узнал вчерашнего военного в буденовке и рыжего паренька порученца.

— Смирно! — крикнул военный и, развернув лист бумаги, стал читать. — Именем мировой революции я, командующий Партизанской Республикой красного воинства Димитрий Мамухин, приговорил вражьего сына и предательского лазутчика за вторжение через границу к казни через смертную казнь путем зарубления саблей.

Он не понял смысла этих слов, но вздрогнул от мощного рева — ура! Однако военный поднял руку и крик разом опал.

— Но учитывая то, что в нашей республике нет лекарей, — продолжал командующий, — а Березин Михаил Михайлович хоть и вражий сын, но лекарь, я, командующий Партизанской Республикой красного воинства Мамухин Димитрий, приговорил помиловать его до особого моего распоряжения.

Воинство опять закричало — ура! — с прежним азартом, так что было не понять, что этим криком одобрялось. Михаил еще не успел ощутить ни дыхания смерти, ни восторга избавления от нее: все воспринималось как святская шутка ряженых.

— Подымись сюда! — распорядился Мамухин и поманил рукой.

Михаил взошел на паперть. Командующий был беспечен и благодушен, словно урядник после воскресной службы.

— Значит, Березин Андрюха тебе сродный брат будет? — спросил он.

. — Да… — сообразил Михаил. — Вы что-нибудь знаете о нем? Где он?

— А как же! — горделиво улыбнулся командующий. — Помню, он еще бесштанным бегал!.. Про Андрюху мы с тобой потом потолкуем. Стань в сторонку и гляди. Присутствовать будешь, полагается лекарю присутствовать.

Он хотел спросить, зачем, но увидел, что к паперти подвели возницу и еще какого-то тщедушного человечка бродяжного вида и ужасно оборванного, так что сквозь лохмотья виднелось синеватое тело. Командующий сделал торжественное лицо и стал читать новый приговор. И когда прозвучало имя возницы, Михаил замер в ожидании, однако прозвучало — помиловать! — и лишь конфисковать коня и бричку в пользу Республики. Возница вдруг низко поклонился всем, стоящим на паперти, затем — солдатам в строю и заплакал.

— Проводить его на заставу и выдворить! — распорядился командующий. — А ты, лекарь, видал этого человека? Что скажешь про его здоровье?

Командующий указывал на тщедушного в лохмотьях. Михаил пожал плечами.

— Я не знаю его…

— Да вы ж в амбаре вместе сидели!

— Сидели, сидели! — весело подтвердил оборвыш. — Я вам руки развязывал!

Узнать его было невозможно. Почему-то во мраке подклета человек-невидимка казался ему выше ростом и поблагороднее осанкой и видом.

— Сдается мне, больной он, на голову слабый, — предположил командующий. — Несет черт-те что.

— Он болен, да! — спохватился Михаил. — Душевное расстройство.

— Я совершенно здоров! — закричал оборвыш. — Какое вы имеете право записывать меня в дураки?!

— Ленька! Уведи его! — приказал командующий. — Нездоровые умом суду не подлежат.

Ленька слетел откуда-то с церкви и повел безумца по дороге, ведущей на заставу. А тем временем из амбара привели еще двух человек — взрослого мужчину сурового и независимого вида и молодого белокурого парня, круглолицего и краснощекого, эдакого пастушка с дудочкой, если бы лицо его не искажали пылающие гневом черные глаза. Михаил сразу узнал их, поскольку арестованных вели поодиночке, на веревках.

— Именем мировой революции, — начал командующий, на что белогвардеец плюнул в сторону паперти и отвернулся, — колчаковского недобитка казнить через смертную казнь на березах!

Грянуло мощное ура! — причем строй даже не шелохнулся, а лишь разинул рты, чтобы выпустить из себя торжествующий крик.

— А грабителя и мародера из вражьей партии Продотряда казнить сначала отрублением рук с последующим утоплением! — заключил командующий. — Но учитывая его прошлые заслуги в Пятой красной армии, заменить позорную смертную казнь простым расстрелом!

На площади опять заорали, и от этого рева Михаил словно опомнился.

— Их нельзя казнить! — закричал он. — Они больны! Они невменяемы! Я как врач протестую! Нельзя казнить!

Командующий побагровел, и шея его врезалась в тугой ворот кителя. Рыжий помощник его был уже рядом с Михаилом, но не бил, ждал команды.

— Я тебя для другой нужды тут оставил, — сурово произнес командующий. — И кого казнить или миловать, решаю я! Только революция имеет права жизнями распоряжаться! А ты, лекарь, будешь компасировать смерть, понял? Так по закону полагается.

— Констатировать, — робко поправил его человек в полувоенной одежде, стоявший все время за спиной командующего и хранящий спокойствие.

— Я могу констатировать только жизнь! — ответил Михаил. — И в ваших… в вашем безумии участвовать не буду!