Сергей Алексеев - Крамола. Книга 2

— Спасибо, — одними губами промолвил Михаил и, взяв четушку, хлебнул вонючей самогонки. — Царство небесное, отец…

— Ишь ты, царство, — недобро заметил командующий. — Нацарствовался, хрен ему! А вот его батьке — царство, — он указал на порученца. — Потому как погиб за народное дело.

— Пусть и его отцу будет царство небесное, — согласился Михаил.

— Врешь ведь! — восторжествовал командующий. — Вижу, не от души желаешь!

— От души.

Командующий усмехнулся и встал, глядя с презрением.

— Какие вы все, а?.. Вас вот так! — он сжал кулак. — А вы меж пальцев норовите… Да я в жисть не поверю, чтоб ты Анисиму царства небесного пожелал! Он же батьку твоего стрелил!

— Они оба безвинны, — сказал Михаил. — Они были больны.

Командующий потерял остаток выдержки.

— Тебя послушать, дак все у тебя кругом больные! Один ты здоровый!.. Анисим зажег свет свободы! Весь наш край поднял и озарил! И сгорел как лучина… И некому стало светить. Предательство кругом началось, измена, — он заскрипел зубами. — Идею мировой революции предали!.. А начал Андрюха ваш! Он власть в отряде захватил после смерти Анисима! Порода у вас такая — все к рукам прибирать… Да ничего, я продолжил его дело! Я подхватил знамя, выпавшее из его могучих рук. И понес! А после меня вот он, он понесет! — Командующий выставил впереди себя рыжего порученца. — Он весь в Анисима!

Мамухин походил вокруг могилы, пнул чертополох и несколько успокоился. Расправил френч под ремнями, выпрямил спину и вздернул подбородок, обнажив кадыкастое, сухое горло.

— Положенье наше нынче нелегкое, — с достоинством заключил он. — Пока мы боролись с Колчаком в смертельной борьбе, власть захватили изменники и предатели большевистского дела мировой революции, они нынче грабят трудовое крестьянство, и мы оказались в кольце продотрядной партии. — Командующий рывком поставил Михаила на ноги, повернул к себе лицом. — Я вижу, ты человек грамотный и оттуда пришел, от них. И на ихнего шпиона не похож, потому как батька твой здесь лежит. Могилу его я тебе показал. Ты же просил?

— Просил, — признался Михаил.

— Теперь мне почтение окажи, — заявил командующий, — Послужи на благо Партизанской Республики красного воинства и мировой революции. Народу своему послужи, который твой дед сюда привел, а батька растоптал. Искупи вину отца своего. Не искупишь — своим орлам его могилку покажу.

— Что я должен сделать? — тихо спросил Михаил.

— Вот это уже разговор, — чуть повеселел командующий. — А то утром эвон как кочевряжиться стал! А я этого не люблю. Не люблю!.. А задание тебе такое: я от этих предателей ультиматум получил. Они хотят, чтоб мы сдали оружие, сняли караулы и приступили к мирному труду. Я ихнее коварное нутро насквозь вижу. У них ведь теперь никакой идеи не осталось, а потому они борются лишь чтобы хлебом брюхо свое набить. А я и моя Республика храним и будем хранить идею мировой революции. Мы должны освободить народы всей земли! И оружие не сдадим!.. Вот это им и передай. И скажи, пускай более к нам не суются. Иначе мы немедленно начинаем боевые действия. Тогда пускай пеняют на себя. Один мой орел ихнего взвода стоит.

— Хорошо! Я согласен! Я все передам! — горячо пообещал Михаил.

Командующий что-то заподозрил в этой горячности и постучал носком сапога по могиле.

— Гляди, лекарь. Батя твой у меня, здесь лежит…

— Не бойтесь, я все скажу, как надо!

— И вернешься назад.

Он чуть помедлил и согласился:

— Вернусь…

— Ладно, я тебе верю. — Командующий заглянул в глаза и еще больше подобрел. — Айда теперь, на ночлег тебя сведу. В свою избу.

Они снова пошли через огород, мимо часового возле церкви, взявшего «на караул», и снова по огородам, по лопухам и сухой крапиве. Возле похилившейся избенки командующий остановился. В низком окошке тускло отсвечивала горящая лучина.

— Вот здесь я жил при проклятом царизме, — сообщил он. — А теперь редко захожу. Все больше при штабе…

В избе, в пустом переднем углу с лучиной сидела молодая женщина в туго завязанном черном платке и пряла куделю. Веретенце стремительно вращалось в ее руке, прыгало на колено, потом на скамейку, на пол, гуляло волчком к печи и вновь возвращалось в руку. Пока Михаил глядел на пряху и танцующее веретено, командующий стащил с себя ремни, рассупонился и облегченно уселся за стол.

— Ну-ка, собери ужинать, — приказал он женщине и пригласил Березина к столу.

Женщина достала из загнетка чугунок, высыпала на столешницу картошку в мундире, подала хлеб, соль и снова уселась за пряжу.

— Вот жил тут и думал: зачем я родился? Зачем живу? — продолжал командующий начатый рассказ. — Ох, как скушно было жить! Аж зубы ломило, до чего пустая жизнь была. Дак я больше спал, чтоб время скоротать. А во сне всю дорогу видал себя совсем другим человеком. Приснится, будто я орел. Поднимусь высоко-высоко, аж жутко сделается, и летаю, летаю. Кружу эдак над землей, а она мА‑аленькая, людей дак совсем не видно. И не дай бог меня разбудить в тот момент! Прямо-таки набрасываюсь на людей, как истинный орел! И уж тогда мне слова поперек не скажи! А ежели сам постепенно на землю сяду — тут хоть голыми руками бери и делай что хошь. Вялый делался как трава. Сны мои эти кругом все знали и не будили. А твой батька не знал! — он очистил картошину, макнул в соль и проглотил, почти не жуя. — Не знал про то батька твой и нарвался. Начали меня пороть его холопы, а я заснул под розгами. Как раз ко сну приспичило. Заснул и стал подниматься, кружить эдак над землей. Только поднялся на должную высоту, батька твой и давай толкать. Будит, вставай, мол, хватит с тебя. Вроде жалеет… И на самой орлиной высоте разбудил! Тут и поплатился! — он погрозил ножиком. — А вот не буди человека, когда он — птица!

— Ой, что-то к нитке приплетается, тятя! — вдруг закричала и бросила веретено женщина-пряха. — Нет, невозможно!..

— Да замолчи ты! — оборвал командующий. — Дай с человеком побеседовать.

Пряха боязливо взяла веретенце, смотала нитку и оторвала ее от кудельки, приживив в другом месте. И снова отправила гулять веретено по всей избе.

— Он меня и разбудил на свою шею и на шею мирового капитала, — успокоившись, заговорил командующий. — Глянул — батюшки! Какая несправедливость творится! Народ совсем цари измордовали, капиталисты ограбили. Терпеть далее нельзя. Создал я свою армию, ввел революционно-стальную дисциплину и, выполняя заветы Анисима, пошел брать Есаульск. Взял штурмом. Взял и сел там. Народу — свободу, эсплататоров — под приговор, а добро ихнее самолично по справедливости распределил. Но чую… Веришь, самым нутром чую — нет мне настоящего полета. Что там Есаульск?.. Бывало, ночей не спал, все думал, думал, аж голова болела. Мысль, она ведь тоже вроде орла: поднимется над землей и летает. И чуть токо я сам не долетел, чуть токо самой главной революционной идеи не достал! Ведь сам бы мог с высоты-то генеральную карту революционных сражений увидеть!.. Тут и пришел ко мне враг, ненавистный враг Анисима Рыжова и всего трудового человечества. А стал первейший друг и мой помощник. В том и состоит великое революционное прозрение, чтобы во враге увидать друга!