Сергей Алексеев - Крамола. Книга 2

Уже осенью, когда становилось холодно жить по шалашам, призрачная надежда прийти в Лес махнула ему рукой в последний раз. Они с Любушкой шли медленно вдоль таежной речушки, положившись на нее как на дорогу — куда выведет, и вдруг Андрей увидел журавлиный клин, который, смешавшись, резко потянул к земле.

— Галактион! — закричал Андрей! — Это он их посадил! Он живет там, чтоб птиц провожать! Галя позовет Зимородка, и Зимородок нас проводит в Леса!

Они заспешили к месту, куда опустились журавли, и скоро оказались на берегу большого болота. Среди мхов, среди вспученных мерзлотой торфов блестели замерзающие окна озер.

— Прости меня, Любушка, — сказал он там же. — Я не могу найти Лесов. Но я буду искать их, пока жив.

— И я с тобой, — сказала она. — Рожу тебе сына, и дальше пойдем.

Держась за речку как за нить, они шли еще много дней. Выпал и растаял снег, потом замерзла река и снова выпал снег — они все шли. Время для них давно остановилось. Неизвестно было, который час, какой день, месяц и число, но каждый шаг приближал их к часу, к мигу Рождения.

У Любушки начались схватки, когда уже были слышны лай собак, крик петухов и ржанье лошадей.

— Донеси! — просил он. — Уже близко, донеси!

Она несла, сколько могла, сколько было отпущено до часа, по которому можно было сверять Земное время.

Детский крик, огласивший зимние помертвевшие леса, и алая кровь, уроненная на снег, растопили его и пробудили жизнь.

… Вторую зиму Андрей, Любушка и Иван прожили в старообрядческой деревеньке, затерянной в глухой тайге.

Здесь было почти все, как в Лесах: пахали, сеяли рожь, жили крепкой общиной в Мире, Труде и Любви, заповеданных Богом, хорошо ели, в меру пили и пели гимны. Был здесь даже свой Наставник — рыжебородый девяностолетний старец без единого седого волоска.

Чтобы не быть дармоедом, Андрей ходил с кержаками на охоту, бил лося и соболя, ловил рыбу в озерах, когда начинался замор, рубил мелкослойную горную сосну, чтобы потом весной сплавить ее и продать в далеком городе. А молодая мать Любушка, сама обласканная кержачками, ласкалась к сыночку, к мужу и захлебывалась от счастья.

— Может быть, это и есть Леса? — шептала она ночью. — Ты приглядись, разве здесь нет Гармонии? Пусть будут морозы, пусть короткое лето и нет яблок, зато как чисто и покойно среди этих людей.

Кержаки приглядывались к ним, прислушивались, о чем и как Андрей говорит и думает, а когда чуть отпустил весенний паводок и зазимовавшие гости собрались в дорогу, Наставник предложил остаться в общине. Тогда Андрей рассказал ему о том, что ходит по свету и ищет Леса, где есть Гармония человека и природы, где круглый год тепло и зреют яблоки.

— Ты ищешь легкой жизни? — спросил Наставник. — Но ее не бывает.

— Я ищу место, где есть только Мир, Труд и Любовь, — сказал Андрей.

— Оставайся у нас. И все к тебе придет.

— Не могу, пойду искать дальше.

Наставник задумался и покачал головой.

— Я тогда догадываюсь, что ты ищешь… Только зря жену и сына намытаришь в дороге, не ходи. Мы вот уже двести лет ищем и найти не можем. По-нашему, не Лесами зовется то место, а Беловодьем. Не ходи, всю жизнь проищешь — когда жить?

Все-таки они собрались, надели котомки, посадили Ивана в берестяную зыбку, приспособленную на шее, как лоток коробейника, и, раскланявшись с кержаками, пошли своей дорогой. Наставник отправился проводить за околицу и, когда прощались с ним, услышали его последнее слово:

— Коли найдешь, коли увидишь Беловодье — кликни нас. Пошли весточку, вспомни о нас!

И снова они шли, пересекая речки и удерживаясь от соблазна двинуться вдоль них, чтобы выйти к жилью: Любушка вынашивала второго ребенка.

Они уже привыкли к бродячьей жизни, и то, что было когда-то неудобством и вызывало страх перед будущим, стало естественным, и каждый новый шалаш казался родным домом. А с утра начиналась дорога и вместе с ней обновленная неведомыми местами жизнь. И, укладываясь на ночлег, они уже мечтали, как пойдут завтра и весь день будет снова чудиться впереди запах яблок. Сын Иван будет сидеть в зыбке, лупать на мир глазенками, играть белыми камешками и сосновыми шишками. Вечером они искупают его в речке или родниковой воде, обрядят в чистую холщовую рубашку, посадят на траве и будут забавляться с ним, пока не придет ночь.

В середине лета они неожиданно набрели на теплый ключ. Андрей осмотрелся и начал узнавать места.

— Если мы пройдем немного в эту сторону, — сказал он, — будет поле.

Они прошли немного и в самом деле увидели поле, засеянное рожью.

— Дальше будет дорога, — предсказал Андрей. — Затем луга.

И правда, впереди оказалась зарастающая дорога, потом потянулись большие чистые луга, на которых, выстроившись птичьим косяком, мужики косили траву.

— Леса! Это Леса! — воскликнула Любушка. — Смотри, Ваня, мы наконец-то пришли! Папа привел нас в Леса!

— Я привел вас, — сказал Андрей. — Дальше идти некуда. Если есть на свете Леса — вот они…

Вдруг он увидел, как от опушки леса к ним идет женщина и, не разглядев еще лица, узнал ее. Холщовое полотно длинного подола пригибало траву, расплетенная коса была вровень с подолом…

— Кто это? Кто? — спрашивала Любушка, прижимая к себе сына. — Почему она так смотрит на нас?

— Здравствуй, Андрей, — тихо сказала Альбина Мамухина и поклонилась. — Не ждала я тебя… Не должен был ты прийти. Опять судьбу обманул. А день-то какой нынче — знаешь ли?

Тот день был Днем Ивана Купалы…

Березино горело смрадным, дымным огнем. Весенний низовой ветер раздувал пожар, гнал его по травам от избы к избе, переносил в разные концы сверкающими углями и мелкими головнями. Гул, подобный гулу весенней воды в Кровавом овраге, поднимался над селом вместе с дымом и на ветреных крыльях уносился в небо.

Тем временем бойцы внутренней охраны уже пришли пешим строем в село Свободное, сделали привал и, запалив факелы, стали поджигать крайние богатые дома. Свободное было пустое: республика была на казарменном положении, и все люди, расписанные по частям и взводам ополчения, жили в Березине. Соседнее село держали на всякий случай, если придется отойти для стратегического маневра и последующего сокрушительного удара по неприятелю. Правда, оставался там свободненский книгочей Елизар, не пожелавший вступить в Республику, а затем отвергнутый ею, как склонный к буржуазным привычкам и предрассудкам. Книгочея под страхом казни обязали охранять постройки. Когда красные бойцы запалили Свободное, Елизар выскочил из своей избы и попытался остановить поджигателей. Его и слушать не стали. Елизар взял в руки Евангелие и, воздев его над головой, пошел на лиходеев. Над ним сначала смеялись, но потом связали на всякий случай и, когда село разгорелось как следует, увели в Березино.