Сергей Алексеев - Крамола. Книга 2

— Возможно…

— Давно оттуда прибыли? — спросил старший.

— Я не был в Монголии. — Андрей поднял голову и встретился взглядом со следователем: тот заранее не верил ни в один его ответ.

— Хорошо, нас это абсолютно не интересует, — неожиданно заявил тот. — Лечение — это личное дело. Вы — человек образованный и должны быть благоразумным. Тем более сами работали в ревтрибунале и с нашей кухней знакомы. В двадцатом вы самовольно оставили дело государственной важности и бежали. Уже этого достаточно, чтобы вынести вам высшую меру. Если даже не вдаваться в подробности, по каким политическим соображениям. Но сейчас у вас появилась возможность искупить свою вину перед Советским государством. Предлагаю вам добровольно выдать ценности, полученные в качестве взятки от бандита Соломатина в двадцатом году. — Следователь заглянул в бумажку. — Десять пудов золотого песка.

— Я не получал золота, — сказал Андрей.

— Вы знаете Соломатина? — мгновенно спросил старший.

— Да, знаю. Я возвращался из Казакова и был захвачен им на дороге, — признался Андрей.

— А потом отпущен?

— Он отпустил меня. Но с условием, что я налажу переговоры с властями. Соломатин хотел уйти в Монголию и просил пропустить его по дорогам.

— За это вы получили взятку?

— Я ничего не получал, — спокойно повторил Андрей, — Золото Соломатин обещал, но не мне, а властям, когда он пересечет границу.

— И вы просто так начали налаживать переговоры? — Старший поднялся и подошел к Андрею вплотную. — Неужели вы думаете, что мы настолько наивны, чтобы поверить в это? Прошу вас, не спешите с ответами. Вы получили взятку от Соломатина и были ею повязаны. Потому он вас отпустил и поверил. Потому вы и пошли к военному комиссару и председателю губчека. У нас есть письменные подтверждения их, с какой настойчивостью вы требовали пропустить банду в Монголию.

— Я требовал, чтобы не проливать лишней крови, — невозмутимо проговорил Андрей. — Соломатин воевал за красных. Он был партизаном.

— Так вы его защищаете и сейчас? — удивился старший. — Защищаете бандита?.. Вы и тогда его защищали, помните?

Андрей заметил, что один из следователей что-то быстро пишет, оставаясь безучастным к допросу.

— Помню, — сказал он.

— А помните, как воевали с ним? — в упор спросил старший. — И не пускали его грабить город Есаульск?

— И это помню…

— Почему же так резко изменилось ваше отношение к нему?

— Я начал понимать, кто он, — раздумывая, выговорил Андрей. — Начал разбираться, что происходит…

И запнулся, озаренный внезапной догадкой.

Никто из этих четверых не верил в историю сговора с бандой Соломатина, во взятку, золото, лечение у монгольских монахов. И они все прекрасно знали, как все было. С Соломатиным тогда пошли на хитрость: приняли его условия, разрешили передвигаться по дорогам, разумеется, под наблюдением и конвоем, и в пределах советских границ устроили ему засаду, наняв для этой цели бурятских кочевников.

Они все это знали и все-таки возводили заведомую напраслину на бывшего председателя ревтрибунала. Вешали на него взятку, золото и сговор с бандитами. Ему готовили уголовную статью. Но дело было в политике, и Андрей начинал понимать, зачем сейчас ОГПУ пытается вывалять его в уголовной грязи, уличить во взяточничестве, в жульничестве, в корысти.

Это была месть.

Месть «своему», который когда-то не захотел мазаться в крови и умыл руки. Месть за то, что он, Березин, не захотел даже использовать хитрый ход, вывернуться из ситуации «законным» путем и отойти в сторону. Возможность такая была у Андрея. Попроси он медицинской комиссии — и с грудной жабой его бы не стали держать на тяжелой работе в ревтрибунале. Он мог перейти на хозяйственную или канцелярскую службу и спокойно остаться в хороших отношениях с Советской властью.

Он не захотел. Он ушел, найдя в себе силы отказаться от всего и, по сути, поставить себя вне закона. Это нельзя было считать чистым предательством общих интересов или перебежкой в стан врага. Но с их точки зрения это была измена: революции без крови не бывает, и если уж все уделались в ней по горло, так и ты не ходи стороной, лезь в эту трясину, мажься вместе с нами. Чтобы никто потом не смел ткнуть пальцем, чтобы потом в одно горло, одним ором кричать и доказывать — революции без крови не бывает! Иначе как же оправдаться, если потом, через много лет, начнут ревизию, если потомки пожелают узнать, почему светлое будущее добывалось такой кровью и почему самая гуманная революция делалась таким жестоким и негуманным образом. Потомки могут промолчать, оставаясь в неведении, но могут и спросить, если останется хотя бы один вот такой, не пожелавший пойти со всеми.

И поэтому сейчас, пока не поздно, на изменника надо : повесить ярлык уголовника, погрязшего не в крови, так в корысти. А мздоимцы презренны во все времена.

Эти люди в следственной камере и те, кто стоял за ними, думали сейчас не о революции даже и не о себе. Они мыслили о будущем и мстили «своему».

— Так продолжайте, — поторопил старший из следователей. — Что вы начали понимать? Что Соломатин не бандит?

«Они не могут простить мне и то, что все эти годы я жил в полном забвении, — подумал Андрей. — Что жил в чистоте, в Мире, в Труде и Любви. А они продолжали свое дело…»

— Я начал понимать, почему некоторые партизанские отряды не хотят разоружаться, — глухо проговорил Андрей.

— Любопытно, почему? — спросил один из следователей, хотя ему наверняка было нелюбопытно: вот если бы ему натягивали на политическую статью, тогда бы — да.

— Они не могли доверять власти, которая установилась, — сказал Андрей. — Которую сами установили.

Старший поморщился. Это ему было невыгодно и совершенно не нужно, поскольку он сам знал, почему не сразу разоружались партизаны.

— Но вернемся к нашему вопросу, — проговорил он надменно. — Десять пудов золота, награбленного вашим Соломатиным, пока не возвращены государству.

— Почему вас не интересуют мои политические убеждения? — спросил Андрей.

— Потому что десять пудов золота дороже, чем ваши убеждения, — резко проговорил старший из следователей.

«Зачем им понадобился этот допрос?» — Андрей посмотрел на того, который писал протокол, и тут же вспомнил: ритуал! Для убедительности надо соблюсти ритуал, иначе кто же поверит? Да и можно ли сочинить препирательства со следователем так искусно, чтобы и через сто лет никто не усомнился в правдивости документа. Ритуал — дело великое. Особенно когда дело касается вечности.

— Я не получал ни взяток, ни золота, — твердо сказал он. — Ни от Соломатина, ни от кого другого. Прошу это записать в протокол.

Старший поглядел ему в глаза, засунув руки в карманы брюк, покачался на носках хромовых сапог, поскрипел ими и, обернувшись назад, разочарованно сказал: