Юрий Вронский - Юрьевская прорубь

Когда отец Исидор возразил, что во время водосвятия на реке никого не было, кроме рыцарей, которые были посланы туда нарочно, епископ закричал, что на реке было пустынно из-за лютого мороза, но что мороз не может служить оправданием для нечестивых намерений — за одни эти намерения русские заслуживают смертной казни!

Услышав слова «смертная казнь», Николка вздрогнул. Но дальше опять пошёл богословский спор, и Николка решил, что смертную казнь епископ упомянул так, для красного словца,

Потом судьи стали спрашивать поочерёдно каждого русского, не хочет ли он отказаться от своих заблуждений и перейти в истинную католическую веру, и все отвечали «нет». То же ответили Николкины отец и мать и сам Николка, когда до него дошла очередь. У Саввушки, сидевшего на коленях у матери, никто ничего не спросил.

Сразу после этого судья с золотой цепью прочёл приговор. Приговор гласил, что жители Русского конца города Дерпта, числом семьдесят три человека, за постоянное злостное поношение святой католической церкви, которого они не прекращали, несмотря на многократные предупреждения, присуждаются к смертной казни через утопление в проруби, приготовленной ими для очередного оскорбления святой католической церкви. Да послужит сей приговор назиданием всем, кто вздумает посягнуть, и т. д., и т. п.

Николка растерянно взглянул на отца, потом на мать. Отец смотрел в какую-то неведомую даль и осенял себя крестным знамением. Возможно, он творил безмолвную молитву. Мать, встретившись взглядом с Николкой, положила руку ему на голову, и на её лице, ставшем за два дня, проведённых в темнице, похожим на белый воск, проступило подобие страдальческой улыбки.

Послышался голос отца Исидора; старик молил о милосердии для женщин и детей. Но рыцари уже подымали русских со скамей, толкая ногами или древками копий тех, кто, будучи оглушён страшным приговором, не проявлял достаточного проворства. Солнце было красное, как в то утро, когда их схватили возле Иордани; на него можно было смотреть, не щурясь. Громко скрипел снег под десятками ног. Осуждённых гнали к Монашеским воротам. По улицам валил народ в ту же сторону — как видно, весть о приговоре уже облетела город.

В толпе Николка увидел Яна, подручного своего отца. Ян высматривал Платоновых, в глазах его были испуг и жалость. Николка окликнул его.

В ответ он услышал рыдание, и сам едва не разрыдался. Но все русские шли молча, и надо было сдерживаться.

Проходя под сводом ворот, Николка подумал: неужто он уже больше никогда не крикнет под воротами, как, бывало, с Мартином? И он крикнул, в последний раз в своей жизни, и каменный свод ему ответил его голосом, тоже в последний раз.

Но только за городскими воротами, взглянув на белый простор Омовжи и увидев, как в их Иордани три человека разбивают пешнями лёд, Николка понял, что дорога к проруби — его последняя дорога. Он беспомощно оглянулся на взрослых. Все они, как один, молились, и он последовал их примеру.

По прошествии трёх или четырёх недель после того страшного дня Мартину было разрешено выйти на улицу. Он пришёл к Яну, и Ян рассказал ему о казни, которую сам видел. Рассказал, как рыцарь, стоявший возле проруби, взял из рук Николкиной матери Саввушку, когда пришла её очередь шагнуть в прорубь, а Саввушка, увидев, что его мать, вслед за всеми русскими, скрылась в проруби, начал кричать, рваться из рук рыцаря и колотить его кулачком по лицу. Едва рыцарь отпустил Саввушку, как он побежал к проруби, трижды перекрестился и бросился в прорубь вслед за матерью. Яна душили слезы, и он до крови искусал себе руку, чтобы как-нибудь унять их.

Об этой казни много ходило толков и в Юрьеве, и за его пределами. Рассказывали, что каждый раз, как в проруби исчезала очередная жертва, откуда-то выпархивал белоснежный голубь. Рыцари бросались к толпе, смотревшей на казнь, обыскивали людей, но ничего не находили. Однако после гибели следующей жертвы невесть откуда снова взлетал белый голубь. К концу казни над Омовжей кружила целая стая. Когда в проруби скрылся Саввушка и взлетел последний, семьдесят третий голубь, вся стая начала кругами набирать высоту. Голуби летели всё выше, выше и вскоре пропали из глаз.

Еще говорили, что, когда рыцари пришли забирать в пользу епископа имущество казнённых, пустые, оставшиеся без хозяев дома вспыхивали сами собой, едва рыцари приближались к ним. Так и не удалось им ничего взять из вымороченного, то есть ставшего ничьим добра. Пробовали будто бы гасить, но от воды огонь только пуще разгорался. Весь день пылали в Юрьеве огромные костры, и дым ровными столбами поднимался прямо к небу.

А весной, после паводка, в трёх верстах от Юрьева вверх по реке были найдены на берегу лежавшие ликами к востоку нетленные тела всех семидесяти трёх мучеников. Здешние православные погребли их по христианскому обряду в Юрьеве возле церкви Николая-чудотворца.

Епископ выполнил обещание, и Мартина отправили в Трир, в архиепископскую школу. Учился он старательно, хотя душа его и не лежала к наукам, которые там преобладали. Гораздо больше увлекали его упражнения в воинском искусстве и верховой езде. Со временем из Мартина получился рослый и храбрый юноша.

Георгу Фекингузену не удалось вырастить из внука достойного наследника торгового дома Фекингузенов. Окончив Трирскую школу, Мартин вернулся в Юрьев, но прожил здесь недолго. Скоро ему сделалось невыносимо в дедовском доме и в Юрьеве и он отправился в Русскую землю, на службу к великому Московскому князю, где принял православие и со временем прославился ратными подвигами. Но до такого горя Георг Фекингузен, к счастью для него, не дожил — он умер еще за несколько месяцев до возвращения Мартина из Трира.

Память об утоплении в проруби на реке Омовже дерптскими рыцарями семидесяти трёх жителей Русского конца долго жила в народе, да и сейчас ещё можно услышать рассказы об этом событии в городе Тарту, как теперь называют Юрьев.

А прекрасный древний Псков, в котором так и не довелось побывать Николке Платонову, стоит и поныне…

Священномученик Исидор и с ним 72 православных, пострадавших за веру в Юрьеве Лифляндском, причислены Русской православной церковью к лику святых. Их память совершается 8 января (21-го по новому стилю).

Тропарь, глас 2-й:

Страстотерпцы Господни блаженнии, православную веру Христову со дерзновением проповедаете и на судищи учения врагов неправая обличисте, того ради и ввержени бысте, святии, во глубину речную, души же ваша вселишася в небесныя кровы, идеже со святыми предстояще Престола Царя всех Бога, молитеся Ему за вся православные люди, подвиги ваша честно почитающий.

Кондак, глас 4-й: