Борис Васильев - Князь Ярослав и его сыновья

Потом опять ревели трубы, звучали хвалебные песни, а в перерывах Орду представлял гостей Туракине: кто, откуда, какие привез подарки. На последнее делался особый упор, потому что монголы любили подарки, как дети. Сбыслав знал об этом, но его удивило, что дары князя Ярослава ни разу не упоминались. А поразмыслив, понял, что сделано это вполне осмысленно: власти Каракорума тем самым подчеркивали, что в данном случае дарят они и что их подарок просто невозможно с чем-либо сравнивать.

К тому времени все приготовления к пиру были уже завершены. Мясо отварено и разделано, кумыс разлит в чаны, все припасы выложены на низкие столы, возле которых были расстелены ковры. Орду пригласил присутствующих к трапезе, и все направились во двор. Молчаливые офицеры-распорядители не сортировали гостей по чинам и званиям, но для великого князя Ярослава сделали исключение, проводив его прямо к столу самой ханши Туракины.

Ханский стол ломился от мяса, жира и мисок с кумысом, но более ничего на нем не было. Рядом с великим князем Ярославом вскоре оказались грузинские царевичи, посол багдадского халифа, представитель армянского царя, князьки и ханы покоренных монголами народов. Заревели трубы, и к столу вышли присутствующие на празднестве младшие чингисиды во главе с Орду и самой Туракиной. Они встали с противоположной стороны стола, и ханша заняла место точно против великого князя Ярослава. И враз оборвался трубный рев.

– Мать великого хана монголов ханша Туракина жалует тебя, великий князь русский, угощением из собственных рук! – торжественно выкрикнул Орду.

Туракина взяла самый жирный кусок баранины и начала впихивать его в рот князя Ярослава. Князь давился, судорожно глотая несоленое мясо, по лицу его тек жир и слезы, он мучительно задыхался, но не посмел ни закрыть рта, ни отодвинуться от стола…

Великий князь не спал всю ночь. Мутило, тошнило, он страдал, изнемогая от озноба и обильного пота одновременно. Сбыслав ни на шаг не отходил от него, все понимая и задыхаясь от боли в сердце. Под утро Ярослав чуть забылся, и Сбыслав тут же помчался искать Орду, оставив великого князя на попечение верного слуги.

– Я исполнил повеление моего великого брата, – с гордостью сказал Орду. – Я всегда исполняю его повеления, боярин.

– Так исполни их до конца. – Сейчас Сбыслав ненавидел самодовольного хана так, как не ненавидел никогда и никого. – Скажи Гуюку, что князь Ярослав занемог и поэтому мы должны уехать. И сегодня же, сейчас же отправь Кирдяша к Бату-хану.

– Кирдяш – начальник моей охраны…

– Делай, как сказал! – почти истерически выкрикнул Сбыслав. – Я сам пошлю Кирдяша в Сарай твоим именем, занимайся нашим отъездом!

– А я…

– А ты останешься здесь следить за каждым шагом Гуюка.

Сбыслав быстро нашел есаула, передал ему приказ Орду срочно выехать к Бату и вручил свою золотую пайцзу.

– Меняй коней, спи в седле, но лети стрелой, Кирдяш.

– Ты знаешь, что я расскажу хану, боярин, – недобро усмехнулся есаул.

– Правду!

Кирдяш выехал без промедления, Орду добился разрешения Гуюка на отъезд князя Ярослава, и на следующее утро небольшой караван покинул Сыр-Орду. Его сопровождал важный чиновник великого хана, сотня охранников и много заводных лошадей. Гуюк сразу понял, что случившееся – дело рук его суеверной и глупой матери, а потому русский князь не должен был умирать в его ставке.

На третий день – уже в пути – князь Ярослав впал в забытье, а на теле его стали проступать странные синие пятна. Сбыслав не отходил от него, но душа была пуста. И душа, и сердце. Все уже выгорело в нем, он наблюдал за агонией спокойно и отстраненно, но последние слова расслышал, приникнув ухом к посиневшим губам:

– О возлюбленные мои, плод чрева моего… храбрый и мудрый Александр и поспешный Андрей… милый Василий и удалый Сбыслав… храните мир, храните Русь…

«Зачем он меня-то в родственный поминальник вплел?..» – со странной, болезненно щемящей досадой подумал Сбыслав.

И больше никаких чувств не шевельнулось в нем. Даже тогда, когда он закрывал глаза собственному отцу…

Загнав добрый десяток лошадей, Кирдяш добрался до Сарая в немыслимо короткий для тех времен срок. Весь в пыли, шатаясь от усталости, подошел к страже, прохрипел пересохшим горлом:

– К великому хану. Из Каракорума.

Он был принят сразу же. Вошел в малую залу, пал ниц.

– Князь Ярослав мертв, великий хан. Его отравила ханша Туракина по наущению боярина Федора Яруновича…

Кроме Бату, в зале находились Чогдар, Сартак и Невский. Никто не двинулся с места, только князь Александр побледнел как полотно. И перекрестился.

– Ступай, – тихо сказал Бату. – Вечером расскажешь подробно.

Кирдяш встал, низко поклонился и вышел. И наступило тягостное молчание.

– Боярин спас меня и тебя, Александр. – Бату вздохнул. – Но решать тебе.

– Решение одно, – сурово сказал Невский. – Отдаю его в твои руки.

Через два дня из Сарая по направлению к Великой Степи выехал небольшой отряд. Вел его Кирдяш. Невский следовал за ним и угрюмо молчал, если не приходилось утешать потрясенного Андрея. Ханская гвардейская стража, которой командовал Неврюй, ехала поодаль: даже темник не решался нарушить скорбь осиротевших братьев Ярославичей.

– Чувствовал я, сердцем чуял, что татарва проклятая батюшку отравит, – то и дело принимался бормотать Андрей. – Каленым железом выжигать их, осиновый кол им в черную душу…

Князь Александр с ним не спорил. Молча обнимал за плечи, брат успокаивался на время, а потом вновь бормотал проклятья. Слаб он был да и не весьма умен при этом, а таким всегда враги требуются. Привычнее им с ними. А главное – понятнее и легче. Размышлять не надо, все ясно и, главное, проще: вот они, враги, бейте их…

Все мысли Невского были сейчас заняты убийством отца. Он вспоминал разговоры с Бату и Чогдаром, взвешивал их, рассматривал в новом, трагическом свете, осознавая, что неокрепшими, неопытными руками Сбыслава сотворила Золотая Орда это черное дело, а теперь руками братьев убирает свидетеля, ставшего ненужным и весьма опасным. А Сбыслав и знать не знал, что убивает собственного отца. Он убивал старого тщеславного князя, гордо думая, что тем спасает Русь. И действительно спас ее ценою двух жизней: князя Ярослава и своей. Отца и сына, ибо за отцеубийство только одна кара – смерть.

Вскоре дозоры донесли, что скорбный караван приближается. Братья погнали коней и остановили их, запаленных, только возле кибитки с глухим дубовым гробом. Спрыгнули с коней, бросились к последней домовине, припали. Сбыслав молчал. Худой, постаревший, страшный.

– Умер в дороге, почти в сознание не приходя, – тихо сказал Сбыслав. – Вас поминал перед кончиной, братья Ярославичи, и меня. Почему-то…