Георг Эберс - Невеста Нила

— Но когда приедет Филипп, нас будет шестеро! — воскликнула Мария. — К тому времени Паулу, наверное, освободят из тюрьмы.

— Дай Бог! — произнесла со вздохом Иоанна.

— Что с тобой? — спросила жреца внимательная Пуль, заметив резкую перемену в его лице.

Вся веселость Горуса Аполлона мгновенно исчезла; он нахмурил брови, крепко сжал губы и нехотя ответил:

— Так, ничего… Но я прошу раз и навсегда не упоминать об этой девушке в моем присутствии!

— О Пауле? — с удивлением сказала Мария. — О если б ты знал…

— Я знаю достаточно! — прервал старик. — Я люблю вас всех; вы все мне дороги; мое старческое сердце радуется среди вас; я отдыхаю в вашем доме и бесконечно вам благодарен, но когда вы произносите ненавистное имя и стараетесь расположить меня в пользу этой женщины, я готов бросить все и немедленно вернуться туда, откуда пришел!

— Горус, Горус, что это значит?! — воскликнула огорченная Иоанна.

— Это значит, что в вашей Пауле воплотились все пороки, которые делают ненавистным для меня так называемое «высшее» сословие. У нее в груди холодное, предательское сердце; она отравила мне много дней и ночей; короче: я скорее согласен жить под одной кровлей с ящерицами и змеями, чем…

— Чем с ней, чем с Паулой?… — прервала запальчиво Мария.

Пылкая девочка вскочила с места. Ее глаза блестели, голос дрожал от волнения, когда она прибавила:

— Неужели ты не шутишь, а говоришь серьезно? Возможно ли это?

— Не только возможно, но даже несомненно, милое дитя, — отвечал старик, протягивая к ней руку.

Внучка Георгия отступила назад и запальчиво воскликнула:

— Я не хочу слышать от тебя ласковые слова, если ты отзываешься так дурно о Пауле! Почтенному старику следует быть справедливым! Ты совсем не знаешь ее, и то, что ты сказал о сердце этой девушки…

— Перестань, Мария! — унимала ее Иоанна, а старый жрец проговорил загадочным и серьезным тоном:

— Глупенькая вострушка, Паула может принести и мне, и вам большую пользу, если мы не будем тревожить себя излишней печалью о ней. Ее сегодня судили, и скоро сердце дамаскинки перестанет биться.

— Она осуждена? Праведное небо! — вскрикнула Пульхерия, вскакивая с места.

— Объясни, ради Бога, почтенный Горус! — с тревогой произнесла хозяйка дома. — Грешно шутить подобными вещами. Правда ли это, возможно ли? Эти негодяи, эти… Я догадываюсь по твоему виду, что Паула приговорена к смертной казни?

— Да, — хладнокровно отвечал старик, — она будет казнена.

— И ты до сих пор умалчивал об этом? — укоризненно заметила Пуль, заливаясь слезами.

— Ты мог шутить и смеяться, ты!… О как это гадко с твоей стороны! — вскричала вне себя Мария. — Если бы ты не был таким слабым, дряхлым стариком…

Иоанна снова заставила девочку замолчать и спросила, рыдая:

— Ее хотят казнить, обезглавить? Неужели она, дочь Фомы, не будет помилована? Ведь Паула не принимала участия в стычке с арабами!

— Подождите немного! — отвечал ученый. — Может быть, небо избрало ее для великого подвига. Пожалуй, ей предназначено небесами спасти от гибели всю страну с ее населением, добровольно пожертвовать своей жизнью. Очень возможно, что…

— Выскажись яснее, меня пугают твои намеки, — перебила Иоанна жреца.

Тот пожал плечами и небрежно сказал:

— Человек может только догадываться и предчувствовать, но от него скрыты многие тайны. Здесь должно решить само небо. Всем нам будет хорошо: мне и Марии, тебе с Пульхерией и даже отсутствующему Филиппу, если божество, действительно, избрало Паулу орудием своей воли. Но кто способен видеть во тьме? Впрочем, я могу сказать тебе в утешение, Иоанна, что добросердечный кади и его сотоварищи, арабы, из одной ненависти к векилу, который гораздо умнее и энергичнее их, употребят все усилия…

— Чтобы спасти ее? — перебила вдова Руфинуса.

— Завтра они будут держать совет: следует ли посылать гонца в Медину с просьбой о помиловании, — продолжал Горус Аполлон, неприятно улыбаясь. — Послезавтра в диване возникнет спор о том, кого послать гонцом, и, прежде чем он достигнет Аравии, осужденная будет казнена. Векил Обада действует быстрее своих противников и пользуется неограниченной властью в стране, пока нет правителя Амру. Ходят слухи, что наместник халифа души не чает в сыне мукаукаса, и, пожалуй, узнав, что дамаскинка его невеста…

— Его невеста?

— Она заявила так во всеуслышание перед судьями.

— Паула и Орион! — воскликнула Пульхерия, плача и смеясь от радости.

— Да, да, — отвечал старик, — ты имеешь полное основание радоваться этому, милая девочка. Ах вы, добрые души! Послушайте лучше опытного старика и благословите судьбу, если гонец кади не доберется до своей цели! Но ведь вы не хотите слышать ни о чем, что напоминает оракула, и нам лучше переменить разговор.

— Нет, нет! — взмолилась Иоанна. — Разве мы можем думать о чем-нибудь другом, кроме Паулы и ее ужасной участи? О Горус, я просто не узнаю тебя! Что сделала тебе эта бедная, гонимая судьбой девушка, это прекрасное, любящее существо? Кроме того, судьи, приговорившие Паулу к смерти, пожалуй, станут доискиваться, куда девался мой Руфинус, и в какой степени мы сами…

— И в какой степени вы сами принимали участие в спасении монахинь, — закончил ее мысль старик. — Помешать этому уж мое дело; пока моя старая голова не отказалась работать и язык — говорить, враги не посмеют причинить вам ни малейшего вреда.

— Благодарю тебя, — отвечала Иоанна, — но если ты обладаешь такой властью, то постарайся спасти Паулу. Ты знаешь, как все мы любим ее и как высоко ценит дочь Фомы твои друг Филипп.

— Ну нет, я не могу и не хочу спасать ее, — строго возразил старик.

— Горус, Горус! Дети, просите его! Он обещал нам заменить отца. Докажи, что это не были лишь пустые слова.

Взбешенный старик поднялся с места; на его впалых щеках горели два ярких пятна.

— Молчите! — воскликнул он хриплым голосом. — Не старайтесь разжалобить меня. Довольно, тысячу раз довольно толковать обо всем этом! Вы уже слышали, и я повторяю еще: дамаскинка или я. Выбирайте между нами. Если вы не можете — что бы ни случилось с ней в будущем — никогда не произносить ее имени в моем присутствии, тогда, тогда… Я не хочу произносить клятвы, но если даю слово, то никогда не нарушаю его, — тогда я вернусь в прежнее убогое логовище, доживать свой век или умереть, если Исида пошлет мне смерть.

С этими словами Горус Аполлон вышел из комнаты. Маленькая Мария погрозила ему вслед кулаком и воскликнула:

— Пускай это злое чудовище убирается прочь! Ну почему я не родилась мужчиной!

Тут девочка громко заплакала, не слушая увещаний вдовы, и продолжала, вне себя от гнева:

— Нет человека хуже его, мать Иоанна! Он жаждет смерти Паулы, я чувствую это. Ты слышала Пуль: Горус желал, чтобы гонец, посланный в Медину, никогда не добрался туда. А ведь бедная Паула только что стала невестой моего дяди Ориона — я так давно мечтала об этой свадьбе, — но и его ожидает та же участь, хотя этого не должно быть, если существует справедливый Бог на небе. О если бы я… если бы мне…